Золотые времена

Вот раз прознал Чикуша, что человек по имени Цы вознамерился писать, как Гоголь, и говорит:

– Ты что? Ты враг народный? Всякие сатиры?

– Нет, – отвечает важно Цы, – я людям уши и глаза на правду буду открывать.

Уселся, значит, за обеденный стол и на листе бумаги написал: «Я помню…»

И задумался, бедняга.

Мыслей много, да ведь какую за какой поставить?! Страшная проблема.

Чикуша увидал, что накорябал Цы, и испугался.

– Эй, – кричит, – ты так не начинай! Ведь коли каждый – вспоминать начнет…

– А я не каждый. Я – как Гоголь, – возражает Цы. – Я по-большому. Чтобы на века осталось. Только вот не знаю, как продолжить.

Десять раз «Я помню» написал, и – стоп машина: дальше что-то жуткое выходит.

Гоголю такое и не снилось.

Ну, не выдержал Чикуша этой пытки и, где надо, устно изложил. Мол, брат он мне, но сущий враг.

И взяли темной ночью человека по имени Цы со всеми потрохами.

И судили – как врага, который постоянно хочет вспомнить самый вред.

А ничего пока не пишет, оттого что этот вред по капле собирает – тайно и в укромных уголках.

Вот судили, значит, Цы, но обошлись по-доброму: приговорили руки отрубить.

Чтоб лишнего к «Я помню» сдуру не писал. Чтоб был ему урок.

А человек по имени Цы, ну, такой простодушный, ничегошеньки не понял. Решил, что это – в наказание за всех облапанных им баб.

– Эх, надо б тебе пенсию отхлопотать, – заботится Чикуша. – Куда же ты теперь, калечный?!.

– А зачем? – не понимает Цы. – На гонорары буду жить. Как Гоголь.

Взял – и научился он писать ногами.

Очень даже ловко на машинке начал стукать – всеми пальцами, как пианист, вслепую, а пятками каретку двигал и интервалы отбивал.

Так наловчился вскоре, что печатать мог, и не снимаючи носков.

Вот только после этого воняло…

Но человек по имени Цы искусство свое никому не показывал, а к тому, что носочки смердят, был приучен с розового детства.

Ног никогда не мыл.

Считал, что Гоголь – тоже так…

Ну, не вытерпел Чикуша этой пытки и, где надо, снова устно изложил.

Мол, брат он мне, калека, но ведь сущий враг. К тому же и садист.

И взяли, как водится, человека по имени Цы со всеми потрохами – с машинкой, с носками и с листком бумаги, на котором было отпечатано: «Я помню…». А дальше, по обыкновенью – ничего.

Всё, бедолага, размышлял…

Был снова суд и так решил: Цы надо ноги отрубить. А то ведь черт-те что, глядишь, припомнит!

Вот стал человек по имени Цы жить теперь без рук и без ног.

Хорошо ему стало: конечности не мешают, катайся себе, куда захочешь.

Как Гоголь в тарантасе.

Только вот до Рима вряд ли выйдет. Визу не дадут.

– Бедный ты мой братик, – говорит ему Чикуша огорченно. – Как же я теперь с тобой намаюсь! Ты ж теперь сам и покакать не мастак – держать придется на руках, чтоб в унитаз не провалился.

А человек по имени Цы, ну, такой простодушный, ничегошеньки опять не понял.

– Ничего, – говорит, – это даже хорошо. Трудней с писаньем – лаконичней стиль!

И приноровился он в зубах держать фломастер и им безжалостно царапать по бумаге.

Написал-таки в конце концов: «Я помню…». И задумался, как прежде.

Мыслей даже еще больше, а проблема та же: совладай-ка с ними, изловчись!..

Вот смотрит Чикуша на это издевательство – и на глазах звереет.

Что тут будешь делать?!

Махнул он рукой на разные суды и самолично выбил брату зубы, а челюсть набок своротил.

Душевно получилось: хоть сейчас беги фотографируй и за это фото – первый приз. И чтобы надпись непременно: «Инопланетянин».

А то – не поймут.

– Я теперь, как Гоголь в состоянии упадка, – лепечет еле слышно Цы.

И ничего опять не понял. Даром что живучий – оптимист. Так школа воспитала.

Сидит он, значит, день, лежит другой, молчит и – крепко думает.

А после вдруг как изловчится – и нахаркал на стене: «Я помню…»

Все обои перепортил.

– Это мои выбранные места! – кричит.

Похоже, спятил.

Делать нечего, обиделся Чикуша, что такая мерзость теперь в доме – ни гостей, ни баб не позовешь, загублена стена вконец, противно прислониться, – и тогда, где надо, устно изложил.

Мол, так и так, врага терпеть нет сил – ни нравственных, ни прочих, в том числе физических. Уж коли эдакий размах придумал, что же будет дальше? Надо пресекать.

Вот судили Цы по новой, и на сей раз приговор был страшен: ликвидировать совсем.

Ну, долго чикаться не стали, взяли человека по имени Цы со всеми потрохами – и пропал он с глаз долой. Даже могилку точно указать никто не мог.

Там, где Чикуша издавна работал по секрету, свое дело туго знали.

Славные ребята.

Как не стало Цы на свете, так Чикуша вдруг загоревал и начал принародно выступать с речами.

Дескать, брат имел местами заблужденья, да ведь сколько доброты, ума, талантище какой!.. Вон – фразу сочинил: «Я помню…»! Правдолюб! Защитник!

Словом, дело было сделано.

Музей открыли. Люди косяками приходили, чтоб на стену поглядеть.

Со временем, конечно, надпись стала блекнуть, но Чикуша дважды в месяц по ночам подплевывал, и утром надпись словно новая была.

А после выпустили книгу…