Я стискиваю зубы, раздраженный тем, что мне приходится с трудом делать что-то настолько простое, как обращать внимание на гребаный разговор, происходящий прямо передо мной.
— Нет, сэр. Все выжившие серьезно ранены. Те, кто не впал в естественную кому, находятся в искусственной коме. — Объясняет доктор.
— И я полагаю, что если мы выведем их из искусственной комы, то единственное, что мы услышим из их уст, это крики? — Спрашиваю я, и голубоглазый светловолосый мужчина кивает, быстро соглашаясь, а затем опускает взгляд в пол.
— Сколько жертв?
— Восемь из двенадцати, сэр. Пока что.
Я кривлю губы и кивком отстраняю его. Он практически убегает из поля моего зрения. Эти люди не должны были находиться в подземных галереях шахт, они были деактивированы уже много лет, и то, что двенадцать человек отправились туда, не получив специального приказа, по меньшей мере, маловероятно. Тот факт, что это произошло под моим командованием, раздражает не больше, чем трудности с концентрацией.
Мне не нужно было приходить сюда, но я надеялся, что допрос людей, которые находились там, где им не следовало быть, поможет мне немного разрядить звон в ушах, который становился все громче и громче, как настойчивый комар.
— Мне кажется, или это удобно, что немногие выжившие слишком ранены, чтобы открыть рот? — Спрашиваю я консильери, поворачиваясь к нему лицом. Маттео даже не делает паузы, прежде чем кивнуть в знак согласия. — Мы должны выяснить, для кого. Я собираюсь навестить семьи тех, кто не выжил. Возможно, самые близкие им люди знают, что именно группа отправилась делать в подземные галереи. Если мертвых не удается разговорить, надо найти живых, которые могут… По крайней мере, выясним, откуда поступил приказ, даже если не удастся найти мотив.
— Будет сделано, Дон.
Покинув больницу и не получив желаемого, я лишь приближаюсь к краю, куда никто не захочет меня пускать. Я прихожу в поместье решив сразу отправиться в свою башню, а может, сначала пройду по подземным галереям учебного центра Саграда. Там наверняка найдется какой-нибудь несчастный, который подойдет для того, что мне нужно. Мама может сколько угодно жаловаться на мое отсутствие за ужином в этот день. Сегодня мое присутствие за столом никому не принесет пользы.
Как раз в тот момент, когда я собираюсь сказать водителю, чтобы он проехал мимо дома и направился в сторону учебного центра, входная дверь дома открывается, и я вижу стоящего в ней отца. Он маневрирует в своем инвалидном кресле и держит дверь открытой, очевидно, ожидая меня.
Я хмурюсь, потому что то, что он меня ждет, вряд ли означает что-то хорошее.
Я разом выдыхаю весь воздух из легких и, пройдя обычную проверку безопасности, выхожу из машины и иду в дом.
— Папа? Что-то случилось? — Спрашиваю я, как только закрываю дверь и мы остаемся одни в прихожей.
— Я попросил Луиджию помочь на кухне. Я хочу знать, нашли ли что-нибудь среди обломков, кроме тел.
Я отворачиваюсь, пораженный вопросом.
С тех пор как двенадцать лет назад он отошел от руководства Саградой, мой отец остается в стороне. Я знаю, что он иногда дает советы Витторио, но, по-моему, это первый раз, когда он проявляет интерес к чему-то настолько явному.
— Нет. Ничего, кроме тел, — отвечаю я, и морщины на его лице словно расслабляются.
Странно… Очень странно.
09
— Я не думал, что ты придешь сегодня.
Я прижимаю руку к груди подпрыгивая, плотно закрываю глаза и открываю рот, когда голос Тициано приветствует меня, как только я выхожу на лестничную площадку.
Я стискиваю зубы, пока сердце не понимает, что мне ничего не угрожает, и делаю глубокий выдох, глядя на Тициано, который расслабленно сидит в кожаном кресле в гостиной, лицом к лестнице, как будто он специально выбрал это место поджидая меня. А может, так оно и есть. Может, он проснулся сегодня и решил, что две недели — слишком большой срок, чтобы оставлять меня одну, невеста я или нет. Особенно когда он выглядит таким же невозмутимым, как и всегда, с расстегнутыми первыми двумя пуговицами рубашки, рукавами, засученными до локтей, и вызывающим выражением лица.
Тициано медленно облизывает губы и как-то странно смотрит на меня. Так же странно, как несколько недель назад, когда я сказала ему, что не являюсь его принцессой. Не знаю почему, но я до сих пор не могу забыть выражение его лица в тот момент.
Я с отвращением качаю головой, игнорируя звон, который раздается в ней при мысли о том, что две недели уже прошли в обратном отсчете до конца любого шанса на счастье, который у меня когда-либо был. Ну, по крайней мере, пока Марсело не умрет. Что, даст Бог, произойдет еще не скоро.
Я покидаю верхнюю ступеньку лестницы и направляюсь в гостиную, говоря себе, что дни, когда я сталкиваюсь с Тициано, тоже сочтены, но мой коварный разум быстро протестует, что это не очень хорошо.