Золушка и Мафиози

Когда я увидел ее на лестнице и последовал за ней, я намеревался лишь украсть поцелуй, может быть, два, но она выглядела такой торопливой, что я решил сделать это, узнав, куда она направляется. А когда я услышал, как она рухнула, отступить было невозможно.

Я живу и дышу миром Саграды столько, сколько себя помню. Насилие, власть, преданность и справедливость наших собственных рук — вот кодекс, по которому я живу. Но Стефано… Этот сукин сын… Он не знает, что значит слово честь.

Я иду по тихим коридорам крыла Витторио, и каждый мой шаг размерен, а гнев бурлит в глубине души. Встреча, которая нам предстоит, не будет приятной. Витторио в дурном настроении, он знает, что я стою за смертью женихов Рафаэлы, но не может этого доказать. А что же я? Я в ужасном настроении, снедаемый жаждой мести за каждую слезинку, пролитую моей будущей женой.

Дверь в кабинет приоткрыта, сквозь щель пробивается тусклый свет. Я открываю ее без стука и вхожу в комнату, где доминирует письменный стол красного дерева и полки, заставленные книгами.

Витторио сидит за столом, выражение его лица жесткое, глаза прикованы ко мне. В его взгляде смешались вызов и настороженность.

— Тициано, — говорит он, но у меня нет настроения танцевать под музыку, которую он хочет включить.

— Последние несколько недель в "Ла Санта" прошли именно так, как и должны были, дон. — Я улаживаю официальные дела встречи раз и навсегда, стоя перед ним и не отводя взгляда. Не то чтобы он не был в курсе всего происходящего в режиме реального времени. — Я защищал нашу семью, наш бизнес. Я сделал то, что было необходимо.

Витторио проводит рукой по волосам.

— Что именно было нужно? — Спросил он, в его голосе слышалось обвинение. Он знает, что не может наказать меня без доказательств, а я никогда бы не создал их против себя.

— Больше ничего, но теперь, когда мы это уладили, я считаю, что у нас есть более насущный вопрос. — Мой голос негромкий, но наполнен яростной силой. — Я здесь ради Рафаэлы.

Витторио долго смотрит на меня, словно оценивая глубину моей решимости.

— И что именно ты собираешься с ней делать?

— То, что я говорил, что хочу сделать утром после твоей свадьбы: претендовать на нее.

— Ты знаешь, что это невозможно.

— Ты собираешься притвориться, что не знаешь, что Стефано намерен сделать?

Слова вырываются сквозь стиснутые зубы, рука бессознательно сжимается в кулак до побеления костяшек. Борьба за сохранение фасада спокойствия почти осязаема, а каждое слово Витторио — как искра, брошенная в мой и без того пылающий гнев.

— Почему этот сукин сын хочет сыграть свадьбу через два дня? Он планирует продать с аукциона ее девственность, придурок!

Витторио бесстрастно смотрит на меня, в его равнодушном взгляде отражается авторитет многолетнего руководства Ла Сантой.

— Я не знал, что ты стал защитником беззащитных женщин, Тициано. Каким будет твое следующее требование? Закрыть бордели Саграды? Или женщинам, которые нам задолжали, больше не будет предоставлен выбор, чем они хотят расплачиваться — телом или жизнью?

Легкая дрожь пробегает по моим ноздрям, когда я сжимаю зубы, сохраняя фасад вежливости в молчании, игнорируя провокацию Витторио. Однако сдержать ненависть, которую я испытываю, гораздо сложнее, чем контролировать свои действия.

— Ее отец согласился на брак, — снова заговорил он, — после этого Стефано имеет право забрать свою жену, куда захочет. Ла Санта не будет вмешиваться в супружеские дела, особенно если договоренности скреплены в соответствии с нашими традициями. — Его тон спокоен, а поза в кресле расслаблена.

Мое дыхание становится поверхностным, контролируемым, в попытке сдержать взрыв, который так и рвется наружу. Ощущение такое, будто тысяча иголок вонзается в тонкую поверхность моей сдержанности, и чувствовать себя так близко к тому, чтобы выйти из-под контроля, это что-то совершенно новое.

— А что делает Кармо? Это тоже не наше дело? Продает свою дочь тому, кто больше заплатит, чтобы расплатиться с игорным долгом? Вымещает последствия своих пристрастий на своей семье?

Витторио почесывает горло и опускает взгляд на кипу бумаг на своем столе, не обращая внимания на мои слова.

— Выгодные браки — традиционная практика, не будь лицемером. А что касается игорного долга Кармо, то он не первый и не последний. Если это не заставит его предать Саграду, это тоже не моя проблема.

— А Габриэлла? — Мой голос — резкий шепот, а упоминание о Габриэлле — единственный намек на то, что под землей бушует водоворот. — Что ты скажешь ей, когда твоя жена узнает, что случилось с ее лучшей и единственной подругой?

— Если Габриэлла узнает и Рафе не повезет, я выражу ей свои соболезнования. Известно, что Стефано убивал своих самых остроумных женщин после того, как терял к ним интерес.

И снова Витторио отвечает со спокойствием, которое резко контрастирует с бушующей внутри меня бурей, но я заставляю себя не реагировать, заставляя собственное тело оставаться неподвижным.