Золушка и Мафиози

Моя поза застывает, превращаясь в статую вынужденной сдержанности. Стиснутые челюсти, глубокий медленный вдох — все рассчитано на то, чтобы скрыть ярость, грозящую выплеснуться наружу.

— Мы заботимся о своих! Рафаэла — одна из нас.

Слова звучат резко, режуще, а я прилагаю неимоверные усилия, чтобы сохранить голос ровным, а тело — неподвижным, если не считать легкого напряжения мышц, заметного под рубашкой.

— Ты пытаешься что-то сказать своему дону, заместитель босса? — Спросил Витторио, приподняв бровь, решение в его глазах непоколебимо, как камень. — Наш бизнес больше, чем каждый из нас. Вмешаться сейчас, значит нарушить наше слово и наши традиции. Саграда — это традиции, Тициано, и ты знаешь это не хуже меня.

Между нами воцаряется тяжелое молчание, мои руки раскрываются и закрываются по бокам, что является единственным видимым признаком моей внутренней борьбы.

— Да будет так. — Слова вырываются из меня шепотом, прежде чем я встаю и ухожу.

24

ВИТТОРИО КАТАНЕО

Я откинулся в кресле, наблюдая, как Тициано переступает порог двери в тишине, такой же тяжелой, как и взгляд, который он оставляет за собой. Напряжение между нами, готовое выпрыгнуть при любой провокации, повисло в воздухе, густое и неоспоримое. Он не произносит ни слова, но его уход звучит громче, чем любая речь. Дверь закрывается с тихим щелчком.

В отличие от меня, мой брат даже не попытался сыграть свою роль достойно. Его поза и взгляд говорят мне все, чего не сказали его тщательно подобранные слова. Я знаю, с уверенностью, которая грызет меня так же сильно, как и определяет, что мой запрет останется без внимания.

Тициано не подчинится, не совсем. Я слишком хорошо его знаю, чтобы ожидать чего-то другого. Истина, хотя она никогда не произносится вслух, беззвучно танцует между строк нашего разговора. Не слова определят судьбу Саграды, а действия, совершаемые в тени, в моменты, маленькие и большие.

Несмотря на то, что я заставил Тициано поверить, Рафаэла — не просто еще одна фигура в шахматах Саграды, она — ближайшая подруга Габриэллы, женщины, ради которой я готов поджечь весь мир, если бы это означало избавить ее от страданий.

Под моей кожей зашевелился зверь, готовый к любому противостоянию, кроме, пожалуй, того, которое попросит меня пойти против Габриэллы. Ради нее даже зверь сгибается.

Ирония ситуации не ускользает от меня. Я использую преданность Тициано, его упрямство, чтобы проверить его послушание, прекрасно зная, что он потерпит неудачу. Этот парадокс забавляет меня и бросает вызов. Но если бы со мной что-то случилось, он был бы следующим на очереди. Его положение, столь близкое к власти, требует не простого послушания, оно требует выработки способностей и инстинктов. И в этих инстинктах должно быть не только отражение потенциального лидера, но и отражение будущего самой Саграды. Мой долг, как лидера Ла Санты, обеспечить подготовку Тициано.

Я осознаю, что подобные манипуляции — опасная игра, в которую я решил играть. Однако в каждом моем решении есть тонкий баланс, весы, которые взвешивают настоящее против неопределенного будущего при каждом да или нет.

Я считаю его тихие шаги, пока мой брат удаляется в свое крыло, наблюдая за тем, как разворачивается сюжет, как переплетаются нити судеб Рафаэлы, Тициано и Саграды.

Тициано незаметно избавится от Стефано, как он делал это с предыдущими женихами Рафаэллы. Он женится на девочке, и мы положим конец этой истории, с чего бы она ни началась.

Хотя одержимость моего брата экономкой длится уже почти год, я очень надеялась, что к тому времени, как я вернусь из путешествия, он найдет себе более интересную киску и откажется от идеи жениться. Тициано всегда был активным беглецом от идеи брака.

Согласие Рафаэлы на помолвку не было неожиданным. Я знаю о долгах Кармо и уже несколько месяцев жду, когда он что-нибудь с ними сделает. У такого низкорангового члена, как он, было не так много выходов. Либо он предаст Саграду, и именно поэтому я держал его под строгим наблюдением, либо продаст собственную дочь.

Новость о смерти Марсело удивила меня. Не потому, что я сомневался в способности Тициано совершить нечто подобное, а потому, что понял, что Рафаэла ему достаточно дорога, чтобы выступить в защиту ее требований. Что бы ни сделала девушка, чтобы так глубоко проникнуть в душу моего брата, это, вероятно, станет причиной вечного сожаления подруги Габриэллы.

Я барабаню пальцами по столешнице и встаю, сразу после чего покидаю кабинет. Засунув руки в карманы, я иду по знакомым коридорам, чувствуя, как тяжесть прошедшего дня уходит, сменяясь почти юношеским предвкушением.

Дверь в библиотеку приоткрыта, как я и предполагал. Габриэлла лежит на диване в центре библиотеки с книгой в руках, окутанная мягким желтым светом хрустальной люстры. Ее темные волосы разметались по сиденью, а ноги согнуты, одна лодыжка на другой. Короткое платье спустилось, обхватив ее бедра и открыв мне восхитительный вид на ее голубые кружевные трусики.