Золушки из трактира на площади

Каури Лесса Золушки из трактира на площади

В Вишенроге зарядили дожди. Щедро поливали столичные проспекты, прихотливо извивающиеся улочки, утопающие в зелени дома знати, ремесленные и купеческие кварталы. Умытые храмы сияли белизной, золотом и лазурью под серым небом, а королевский дворец из черного камня, с влажно блестящими крышами и повисшими стягами на многочисленных башнях казался намокшей хищной птицей, усевшийся на вершине горы над Тикрейской гаванью.

На площадь Мастеровых выходили четыре улицы — Кузнечная, Гончарная, Каменная и Прачечная. Дома здесь казались не такими важными, как в соседнем — Торговом — квартале, но сработаны были добротно и стояли десятилетия, заботливо подновляемые хозяевами. После Большого пожара, случившегося семьдесят лет назад и пожравшего около двух третей городских зданий, улицы возвели заново, используя больше камень, чем дерево. С тех пор одно и двухэтажные домики отличались лишь цветом фасадов и крыш, да количеством горшков с цветами, так любимыми домохозяйками во все времена. Улицы квартала хвастались друг перед другом Палатами гильдий, на которые, казалось, ушло больше камня и вазонов с растениями, чем на остальные дома. Две из них — каменщиков и прачек, смотрели фасадами на площадь, а между ними расположился маленький домик цвета тёмной охры, с углами, поросшими мхом, и крышей, на которой устраивали свидания местные кошки, привлечённые запахом съестного. Семья, купившая сгоревшую во время Большого пожара мастерскую, перестроила ее под трактир, с тех пор не закрывавший двери для посетителей ни в хорошую погоду, ни в ненастье. Гостей здесь всегда ждала баранья похлебка с ломтем вкуснейшего серого хлеба, свежие сыры, перепела на вертеле, уложенные в гнездышки из ароматной зелени и посыпанные кунжутом, холодное пиво или горячий, пользующийся в эти ветреные дни особенным спросом, морс из лесных ягод с медом. Нынешняя хозяйка трактира, Матушка Бруни всегда сама проверяла качество поставляемых продуктов, как делала ее мать, а до нее — бабка-основательница семейного дела. За некоторыми она лично ходила на рынок в сопровождении двух верных служанок, сестер Гретель, за глаза называемых Гренадершами за внушительный рост и косую сажень в плечах.

В данный момент Матушка, тоскливо поглядывая в залитое потоками воды окно, выслушивала монолог повара Пипа о дурном настроении. Фраза «Катался как сыр в масле» явно была придумана про него, невысокого, круглого и абсолютно лысого толстяка, отличавшегося неуемной энергией, кипящей кулинарной фантазией и резкими перепадами настроения, напрямую зависевшими от метеоусловий. Пип, или как ласково называла его Бруни, Пиппо, приходившийся двоюрдным братом ее покойной матушке, не представлял жизни без солнца, в его отсутствие впадая в уныние. Нынешнее совместное уныние повара и погоды длилось уже без малого две недели и, наконец, вылилось в истерику толстяка по поводу сорта муки для выпекания его знаменитых на всю столицу соленых булочек. Поток слов лился и лился, как те самые косые струи дождя, что барабанили в окна, шумели в водостоке и стучали по крыше.

— Брунгильда! — сердито вопросил Пип, и Бруни вздрогнула — она терпеть не могла, когда ее называли полным именем. — Ты меня совсем не слушаешь!

— Я слушаю, — вздохнула она. — Давай подождем, пока немного распогодится? Я схожу к мельнику Розану и попрошу заменить партию.

Мелодично звякнул колокольчик. В открывшуюся дверь шагнул дождь вместе одним из постоянных посетителей. Последний, стянув с головы широкополую мятую шляпу, аккуратно встряхнул ее за порогом.

— Возвращайся на кухню, Пиппо, — ласково попросила Бруни, погладив повара по плечу, и поспешила навстречу гостю.

— Добрых улыбок, господин Турмалин, и теплых объятий! — радостно приветствовала она пришельца — высокого сутулого старика, зябко кутавшегося в поношенный плащ. — Как ваше здоровье?

— Спасибо, дорогая, — усмехнулся тот, взяв ее под руку — твоими молитвами и горячими обедами, что присылала мне с Ровенной, еще жив!

— Зря вы вышли на улицу, — серьезно сказала Матушка, провожая его к постоянному месту — столику в углу, полускрытому массивным буфетом, в котором хранились винные бокалы и столовые приборы. — Похолодало, а у вас, наверняка, не прошел кашель!

— Опостылело сидеть дома, — признался старик, с явным удовольствием усаживаясь на скамью, заваленную подушками разного размера. — Смотришь целый день то в окно, то в стену, из всех развлечений — приход лекаря, который ничего не смыслит в медицине, да твои восхитительные лакомства. Давай я лучше здесь поболею!

Бруни с затаенной тревогой всмотрелась в осунувшееся лицо, отмечая запавшие щёки, бледность и влажную испарину лба, круги под глазами, — но ничего говорить не стала. Махнула Виеленне — сестре Ровенны — и та, без слов понимающая хозяйку, тут же принесла поднос с кружкой дымящегося морса, плошкой меда и тарелкой только что испеченных сдобных булок.