Золушки из трактира на площади

— Доброго дня, господин, это вам для затравки! — приветливо улыбнувшись, пояснила служанка. — Сегодня в обеденном меню зеленые щи, куриные колбаски с жареным картофелем или рыбный пирог. Чего желаете?

Старик оживленно потер ладони.

Оставив их разбираться с заказом, Бруни отошла за трактирную стойку и принялась протирать бокалы, поглядывая в сторону посетителя. Григо Турмалин приходил сюда уже несколько лет. Появился однажды на пороге, будто возник из ниоткуда — высокий, полный сил мужчина с глазами редкого, золотисто-коричневого цвета, и громогласно вопросил:

— А ну-ка, красавица, подскажи мне, чем это пахнет так дивно из окон заведения?

Бруни в тот момент сыпала брусничные листочки в доходящий на маленькой плитке за стойкой морс, и ароматный дымок поднимался от котла, чтобы быть унесенным сквозняком в открытые весеннему теплу окна. А со двора доносился глуховатый голос ее мужа Ральфа, чинившего телегу.

Ральф погиб во время Крейской войны пять лет назад. Вслед за мужем ушли родители — Хлоя и Эдгар, которым она помогала держать семейное дело. И трактир Матушки Хлои стал Трактиром Матушки Бруни, несмотря на то, что «матушке» о ту пору только исполнилось девятнадцать лет. Некоторые из слуг нашли другую работу, здраво рассудив, что одинокой девушке ее возраста не справиться с заведением. Но она раз за разом отказывалась от выгодных предложений по продаже дела, и, стиснув зубы, осваивала нелёгкую профессию трактирщицы, до тех пор, пока коллеги по ремеслу не подтвердили ее включение в книгу Гильдии, наравне с именами родителей, а соседи по улице не стали как один уважительно величать Матушкой.

Тогда она почему-то решила, что Григо — маг: он был начитан и изыскан в речах, а его руки — изящные руки человека, никогда не державшего инструмент, так и представлялись ей делавшими пассы. Но время шло, а Турмалин старел, как обычные люди, и даже быстрее. Он никогда не жаловался на жизнь, однако Матушка замечала, как с каждым годом ветшает его одежда, тощает кошелек. Да и в прежде красивых глазах появилась какая-то безнадежная муть, затянувшая золото радужек, будто болотная тина. Бруни догадывалась, что Григо во многом отказывает себе, лишь бы иметь возможность приходить в трактир, наблюдать за людьми, неспешно куря трубку, и заказывать любимые блюда. Когда старик с месяц назад неожиданно не явился в обычное послеобеденное время, она забеспокоилась и отправила на разведку Ровенну. А после ежедневно передавала ему со служанкой обеды за счет заведения, решив, что нельзя лишать единственной радости человека, к которому жизнь явно относится не как к сыну, а как к пасынку.

Дождь утих. Небо кокетливо продемонстрировало синие прорехи в серой пелене облаков. Бруни спешно переодела туфли на сапоги, прихватила плащ и вышла из трактира, крикнув в кухню:

— Пиппо, я дойду до Розана!

— Зонт захвати! — тут же отозвался тот.

Она упрямо тряхнула каштановыми, «матушкиными» локонами и выскочила без зонта.

В воздухе висела влажная морось, а небо вновь затягивало. Следовало поторопиться, чтобы добежать до лавки и обратно.

Хозяина за прилавком не оказалось.

— Он на заднем дворе, — сообщил молодой продавец, колесом выпячивая грудь и играя бицепсами — вдовушка ему давно нравилась, и он не упускал случая покрасоваться при каждом посещении ею лавки.

Бруни только головой покачала и отправилась на задний двор. Они с Ральфом жили мирно, оба любили работу в трактире, да и по вечерам находили, о чем поговорить, однако какое удовольствие женщины получают от плотских утех, молодая супруга знала лишь понаслышке. Возможно, проживи они подольше вместе, мужу удалось бы разбудить в ней женщину. Но он ушел на войну, а она осталась одна. И желания завести интрижку как-то не возникало. Ей это казалось неприличным, что ли. Пип давно ругал ее за вдовье одиночество, но попытки познакомить с сыновьями своих приятелей бросил после того, как она, глядя на него сине-серыми, отцовскими, глазами, в принятых у морских бродяг замысловатых выражениях указала на тщетность подобных намерений. Отец Бруни полжизни ходил под парусами коком на торговых судах, и как доходчиво объяснить собеседнику, что он не прав, она усвоила с юных лет.

Задняя дверь лавки была приоткрыта. Со двора раздавался странный свистящий звук, сопровождаемый ругательствами.

Матушка толкнула створку и застыла на пороге, едва не сбив с ног лавочника, наблюдающего за своим приказчиком, который порол худого и взъерошенного мальчишку, за запястья и щиколотки привязанного к столбу. Пацан шипел, как разъяренный кот и ругался, на чем свет стоит. Но покорности не проявлял.

— Будешь еще воровать у честных горожан? — вопросил Розан и, не дождавшись ответа, кивнул опустившему руку приказчику: — Добавь еще пять…

Мальчишка бросил на него ненавидящий взгляд, будто кинжалом ударил. Точнее, кинжалами — его зрачки были узкими вертикальными щелями, почти утопавшими в неизбывной зелени радужек. Лишь, когда кнут вновь опустился ему на спину, зрачки расширись, заполнив глаза чернотой.

Оборотень!