Золушки при делах

– А ежели и с ним, то по кабакам да борделям, да? – продолжала Ванилла. – Вас, небось, каждый фонарь на улице Красных Подвязок в лицо узнает!

Терпение Дрюни неожиданно кончилось, и он вспылил:

– Да уймись ты, женщина! Может, Его Шаловливое Величество и посещает улицу Красных Подвязок, а я там давно не бывал!

– Зато всегда можешь пойти! – завопила Ванилла, и глаза ее наполнились слезами. – А мне – жди, волнуйся, переживай!

– Дура ты! – в сердцах сказал шут, не зная, что еще сказать и как сладить с гневной бабой. – Вот как есть дура!

И едва успел увернуться от чернильницы, пущенной супругой в его голову, затем от туфельки с ее ноги, от подушки с кресла, и, наконец, от верещащего дурным голосом дворцового кота-крысолова, любившего дремать в их покоях. От тяжелой травмы и Дрюню, и кота спасла природная гибкость. Первый выскочил за дверь и, бормоча под нос ругательства, поспешил прочь, второй, приземлившись на лапы, юркнул под комод.

«Да чтобы я! Еще раз! Ее обрюхатил! – вопил про себя шут. – Истеричка! Дура! Нет, дурында! Слыхал я, что у беременных крышу сносит, но чтобы так!»

Ему, обиженному несправедливыми обвинениями жены, очень хотелось вернуться и тоже наговорить гадостей, но он намеренно гнал себя прочь, не желая усугублять ситуацию.

На улице было теплее, чем несколько дней назад. Весна окончательно заселилась в Вишенрог вместе со своими цветами, молодыми листьями и птицами. Вечер только заглядывал в окна, в стеклах отражалось темнеющее небо, пахло свежестью поливаемых городскими садовниками газонов, на которых вовсю распускались цветы.

Ноги сами принесли Дрюню на ту площадь, где они с Его Величеством сажали дуб. Хотя какой дуб – дубок! В половину человеческого роста высотой, с едва проклюнувшимися мясистыми почками. Вкопанные в землю вкруг него скамейки смотрелись суровыми воинами, окружившими подростка. Повздыхав, Дрюня сел на одну из них, закинул руки за голову, потянулся. Он не умел долго гневаться, вот и сейчас, после прогулки, давшей занятие ногам и проветрившей голову, начинал жалеть свою коровеллу и придумывать, что бы такое ей купить, дабы порадовать. Шут представлял, каким вкусным будет примирение, и улыбался своим мыслям, когда на него упала тень.

Он поднял глаза и… утонул в темном лукавстве глаз Алли. На ее руке висела корзина с припасами – должно быть, артистка ходила на рынок и сейчас возвращалась.

Дрюня вскочил так резко, что у него заныли колени. Перехватил корзинку.

– Тебе помочь, Алли?

Она улыбнулась.

Почему в ее присутствии чудилось, что небо выше, солнце ярче, а ночь бежит прочь, словно боится сияющей красоты девушки?

Они медленно пошли вдоль сквера.

– Мне показалось, мэтр вовсе не удивился, когда мы встретились… – сказал шут, чтобы нарушить молчание. Не вопрос – утверждение.

– Он знал, что ты нас найдешь, – кивнула Алли.

– Но я не искал! Это вышло случайно!

Она искоса посмотрела на него и не издала ни звука. А ведь он помнил, как она стонет от ласк: низко, по-животному, завораживающе…

Ее пальцы скользнули по его запястью. Прикосновение вызвало жар в чреслах и туман в голове, и Дрюня затруднился бы сказать, что из этого произошло первым.

– Ты до сих пор хочешь меня… – улыбнулась девушка.

И снова не вопрос – утверждение.

– Ты не изменилась ни капельки! – покачал головой шут. – Все такая же… невозможная. Но как?

Она опять не стала отвечать – заступила ему дорогу и поцеловала, не обращая внимания на идущих мимо людей. Поцеловала так, что у Дрюни сразу кончились воздух и мысли, а исподний жар мгновенно охватил новые участки тела.

Не соображая, что делает, шут схватил Алли и, прижав к себе, отобрал власть поцелуя. Когда спустя долгие и сладкие минуты они оба отпрянули друг от друга, чтобы вздохнуть, девушка предложила:

– Пойдем куда-нибудь?

– А мэтр? – уточнил Дрюня.

– Он занят, – усмехнулась она, – собирается посетить галерею в трактире «У старого друга» и познакомиться с шедеврой того маленького художника, о котором говорит весь Вишенрог…

Алли взяла шута за руку и повела с людной улицы в проход между домами – так уверенно, словно не раз бывала в столице.

От силы маленьких пальцев из Дрюниной головы испарились последние соображения. Он шел за девушкой, как теленок на убой, любуясь ее локонами цвета воронова крыла, ниспадающими по спине, маленьким розовым ушком, видным, когда она поворачивалась, чтобы посмотреть на него, абрисом нежного лица.

На заднем дворе какого-то дома Алли, используя булавку, легко открыла навесной замок сарая, вошла внутрь, аккуратно отставила корзину в сторонку. Толкнув шута на сложенное у стены сухое сено и опустившись рядом, начала целовать так бесстыдно, что Дрюне снова стало жарко. Нависнув, она касалась его все ниже, а он с трудом сдерживал собственную страсть, желая в полной мере насладиться ее умелыми ласками.