Зомби

Новостей я не слушал. Ведь с чего бы К_ П_ стал их слушать. Было 7:50 утра. Я ничего не знал. Ни о чем не подозревал. Но успел побриться, свои редеющие волосы зализал так, что они влажно размазались по голове, и мои глаза, хоть и с красными прожилками, под пластиковыми очками в прозрачной оправе ничего не скрывали. Я надел белую хлопчатую футболку, простую и чистую, старые рабочие брюки из плотной ткани и сандалии. (Намечался еще один жаркий и влажный день). Услышал стук в парадную дверь и потрескивание полицейской рации, патрульная машина стояла на въезде за Доджем Рам. Этого я не видел, но знал. Услышал, как дверь отпирают и распахивают — это один из жильцов собрался выходить, а на ступенях крыльца стояли два полицейских. Раздались их голоса, они стали расспрашивать о К_ П_, проживает ли он в этом доме? Похолодевший и парализованный, я стоял в коридоре и думал о приямке! Об обеденном «операционном» столе! О хирургических инструментах! О запасах еды, и одеялах, и зеркале в полный рост! А в квартире УПРАВЛЯЮЩЕГО хранились поляроидные снимки на память о моих неудавшихся ЗОМБИ, и сувенир от ЗДОРОВЯКА в формалине, и прочие предметы, которые не должны увидеть ничьи глаза, кроме глаз К_ П_. Додж Рам я успел вымыть так тщательно, как только возможно, перед рассветом лихорадочно трудился, босиком и голый до пояса, смывая все улики. И то, внутри грузовика крови было немного, в основном моча и въедливая вонь от мочи. Свою испачканную одежду, парик и так далее я порвал в клочья и закопал на участках вдоль шоссе 31, настолько затерянных, что даже сам К_ П_ не смог бы теперь их найти. А свой пистолет 38 калибра, ножи и единственный сувенир от БЕЛЬЧОНКА я спрятал в безопасном месте подальше от дома номер 118 по Норд-Черч.

И все же у меня не оставалось иного выбора, кроме как выступить вперед и провозгласить: «Да, я К_ П_». Со спокойным недоумением я приблизился к стоящим у двери полицейским, один из них был в форме, а второй в пиджаке и при галстуке. Они меня поприветствовали и попросили выйти наружу. Но я этого не сделал. И войти их тоже не пригласил. Ведь это совсем не походило на арест после того, как чернокожий мальчик с ревом выбежал на улицу, когда они выволокли меня из фургона, повалили на живот, лицом в грязь, и сцепили запястья наручниками за спиной, так что я закричал от боли. На сей раз это был вообще не арест — не так ли? А простая дача показаний. Ведь у них в компьютере много имен известных сексуальных преступников. Ведь у них не было улик, и ордена не было, иначе они давно бы уже начали обыск. «Не впускай их в дом, — сказал папин адвокат. — Никуда добровольно с ними не ходи. Если они не перестанут тебя беспокоить, позвони мне. В любое время дня и ночи — позвони». Они спросили, можно ли войти, и я покачал головой — нет, не думаю. Они снова вежливо попросили меня выйти на улицу, и я вежливо и резонно сказал, стараясь не заикаться — нет, не думаю. Они удивились, ведь они привыкли помыкать гражданами. Я спросил, что им нужно? Они посмотрели на меня, тот, что постарше, в костюме, причмокнул: «Ты ведь знаешь, что нам нужно, сынок, правда?», и я потряс головой — нет, нет, не знаю, собрался с духом и глянул ему в глаза, и не увидел в них уверенности, так же как и на лице второго. Это продолжалось довольно долго, и я знал — я знаю, а они нет. Я знал и о своих гражданских правах, и не собирался безропотно терпеть притеснения со стороны полиции в адрес условно осужденного мужчины, который никак не нарушил свой испытательный срок. Мужчины, который является «геем» и не афиширует этот факт, но и не стыдится его. И не делается лишь из-за этого в чем-либо виноватым. Наконец они заговорили о «мальчике», которого «похитили» прошлым вечером в Дейл-Спрингз, он пропал, в переулке нашли его велосипед, они просто хотели задать мне пару вопросов, вдруг мне что-нибудь об этом известно, или я что-нибудь слыхал, и так далее, поговорить можно прямо здесь или в участке. И, если я не возражаю, они хотели бы по-быстрому осмотреть дом. И я покачал головой и повторил, нет, не выйдет, мой адвокат посоветовал звонить ему, если полиция будет причинять мне какие-либо неудобства или как-то меня притеснять, и я собираюсь позвонить ему сейчас.

За этим последовала тишина. И копы стояли и таращились на меня, а я оставался за порогом, не отступая ни на дюйм.

Потом детектив сказал: «Ладно, сынок. Звони своему адвокату. Иди, звони ему, а мы здесь постоим».