Зомби-Киев

Борис считал себя духовным продолжателем Борисова-Мусатова и тоже в манере импрессионизма срисовывал с собственноручно сделанных фотографий. Чем лазать с этюдником по окрестностям проще было взять цифровик.

Некоторое время назад Борис прибивал в упомянутом туалете доску, неудачно ступил и ранил ногу о ржавый гвоздь в ручье, после чего попал в больницу. Булкин почти каждый день справлялся о здоровье альфа-самца и даже послал ему в подарок свой старый пинпоинтер, дабы Борис, когда одюжает, облазал с ним ручей и выпикал там все гвозди.

— Борис сидит в больнице на кровати с твоим приборчиком и направляет его на все металлические предметы, — сказала Оксана. Фоном ей служил музей Чернышевского, где работала. Стояла у крыльца того старинного дома, что с одной стороны желтый, а с другой из черных, как обгоревших, бревен. Булкин был в том доме, странном, непонятно из скольких этажей — одного, трех или двух с половиной.

— Так что у вас в Киеве?

«У вас в Киеве», — отметил Булкин.

— А что? — спросил он.

— Ну я беспокоюсь! Правительственный квартал будто бы оцеплен, никого не впускают, и обратно не выпускают.

— Я не в курсе. Я с утра на копе.

Оксана пригляделась:

— Да. Что за пещера?

— Смородинская, Змиева.

— Таки получил открытый лист?

— Еще нет.

— Вообще как ты сам, не кашляешь, не чихаешь?

— Бог миловал. Хотя вокруг вижу людей в масках. Иногда возникает желание троллить всех и ходить в противогазе, у меня есть, ты знаешь.

— Да. Я еще смутное такое прочитала, что под Киев стягивают силовиков.

— Да на кой? У нас спокойно. Карантин даже не ввели. Учли ошибки того маразма при коронавирусе.

— Ну знаешь, слухами земля полнится.

— И ясен стал язык гугнивых.

— Опять эта дурость! «Язык» там употреблено в значении «народ». Писание было переведено на славянский, и прояснился наш народ, стал от этого ясен.

— Я знаю. Просто звучит классно.

— Так ты сейчас в пещеру или уже?

— Еще не.

— А кто-то рядом есть?

— Шелестят деревья, они мои стражи.

— А если завалит?

— Жаловаться не буду, у меня с собой хавчик. Давай так. Если я через три часа не выйду на связь, маякуй кому-то тут, что меня засыпало в пещере, пусть спасают.

— У меня такое чувство, что отпускаю тебя в могилу.

— У тебя было это чувство пять лет, и как видишь оно не оправдалось ни чуточки. Погоди, — Булкин переключил видео с передней камеры на обычную, — Вот тебе пейзаж.

— Давно не была.

— Пусть твой Борис сделает скрин и нарисует. Всё, я скоро аккум посажу, а мне еще надо фоткать и потом всё-таки на связь выйти. Лезу в пещеру, тем более что там прохладно. У нас жара под сорок градусов.

— У нас тоже.

— Всё, до связи!

— Пока!

Булкин с натянул на голову налобный фонарик, включил его и на четвереньках, задом стал лезть в нору. Вскоре он исчез во тьме, утащив рюкзак за собой.

Всего в километре отсюда, за промзоной и железной дорогой, на Петровке по барахолке дёргаясь пошло одетое в пуховик диво — зомби.

Глава 26

Голова у Алисы закружилась. Клёны, каштаны, тополя, заводские ворота в стене, длинная хрущовка, палисадник, решетки ливнёвки на асфальте, мертвый хипстер — вот он стоит, мычит и оттягивает себе руками книзу челюсть.

Алиса помнила, что на дороге кроме велика должен валяться старинный утюг, вот если его подобрать… Она повернулась и, едва не спотыкаясь, с черепашьей скоростью побежала дальше улицей. Левая часть головы — висок, бровь, щека — ссадняще болели, Алиса прикрыла глаз рукой и не отнимала.

— Кто-нибудь! — крикнула она, — Спасите!

Из-за окон застекленного балкона на втором этаже на нее смотрело озабоченное лицо.

— Что это, кино вам? — Алиса разозлилась.

Зомби, оставшийся позади метрах в тридцати, развернулся в ее сторону и продолжал странные действия со своим ртом. Засунул туда руку, возился-возился, рванул — вытянул кусок, как показалось отсюда, мяса.

Быстрым шагом Алиса пошла улицей дальше, мимо проходной завода, какого-то длинного корпуса в низинке, очередной хрущовки. С ее кирпичного угла смотрел портрет Янки Дягилевой.

Улица была пуста. Справа за нежно-зеленым заборчиком показалась приземистая школа из двух соединенных одним этажом зданий. Вглубь мозаики — или не мозаики, Алиса не могла разобрать — рисунок короче, уходили держась за руки светлые фигуры юноши и девушки, держась за руки. Рядом летели ласточки. Посередине был изображен бурый компас, а в углу полураскрытая книга. Алиса поняла, что наверное они тоже идут как она, прямо по улице Тульчинской. Впереди их были непонятные белые штуковины, будто картину не завершили, а просто обозначили пустотой некий объем, чтобы дорисовать потом.

А слева, за корпусом, отделилась вниз пустая улочка, снова между заводскими корпусами с большими пыльными, под защитой решеток, окнами, да стеной из бетонных блоков. Алиса свернула туда. Минуя двухэтажную проходную, она поднялась на крыльцо меж белых клумбочек и подергала за ручку деревянную дверь. Заперто. Постучала.

— Глухо! — Алиса двинулась дальше. Снова проходная, уже с воротами для автомобилей. За прутьями ворот прятался охранник в черной форме. Алиса побежала, издалека крича:

— Впустите!