Зомби в Якутске

Дело, возможно, в тех двух днях террора. Или во взгляде. Нам то и дело говорили, что взгляд у нас — пустой, бессмысленный. Людям объяснили, что мы уже умерли — поэтому родственные связи не могут иметь значения. Что мы-то уж за них точно не переживаем — и это действительно было так. Ни чувств, ни чувствительности.

А еще я имел привычку заглядываюсь на девушек. Раньше я делал это тайком — а сейчас стал оборачиваться вслед за ними и стоять, наблюдать. Вроде бы и не хотел, а приходилось. Девушки это замечали и, если не проходили молча, то комментировали это примерно так:

— О дьэ, наhаа ынырык![4]

Однажды напротив автовокзала мне попалась целая стайка длинноногих красоток. И мое внимание не осталось ими незамеченным. Они принялись слать мне воздушные поцелуи и наперебой кричать:

— Вау, какой красавчик!

— Чмоки, сладенький!

— Какой пылкий кавалер!

— Горячий!

— А зомби как-нибудь размножаются?

Тут одна вышла вперед и со знакомыми интонациями вывела:

— Ряженый мой, суженый, голос твой простуженный…

И немедленно загоготала, а вместе с ней — и все остальные. Вдруг из-за их спин вышла еще одна и сказала:

— Прекратите, как вам не стыдно! Он же еще совсем мальчик!..

Она подошла ко мне и протянула мне руку — так, чтобы я за нее взялся, за локоток. И мы пошли вместе. Вслед мы услышали:

— Мальчик и мальчик, какая разница, все равно отмороженный…

Какое-то время мы молчали. Возле Сбера она наконец спросила:

— Как тебя зовут?

— Женя, — почему-то соврал я.

— А меня — Сардана. Ты не обижаешься на девчонок?

— Мне ничего не остается, кроме как сохранять хладнокровие.

Она взглянула на меня, в глазах ее я увидел легкое недоумение.

— Я бы на твоем месте на них разозлилась.

— Да я как-то и не понял, что они имели в виду. Что-то там про простуду, сладкое и горячее. Наверно, про чай с малиной или медом.

Сардана прикрыла лицо варежкой. Однако, моя реакция была неожиданной и для меня самого. Я даже и не раздумывал особо, прежде чем отвечать. И мне явно удавалось производить впечатление. Прежде с девушками у меня как-то не очень ладилось — наверное, я портил все своей чрезмерной охотой и нетерпением. Нынешней сдержанности мне как раз тогда и не хватало…

Словно прочитав мои мысли, Сардана спросила:

— Почему ты так смотришь на девушек?

— Я так и остался девственником.

— О, как печально. Ты жалеешь об этом?

— Ты не поверишь — мне сейчас без разницы. Да у меня и не получилось бы. Видишь, я даже уже не боюсь в этом признаться.

Меня вовсю несло.

— И вообще, мы же кровожадные, а не похотливые. Если б были похотливые, то это было бы интересно… Почему-то не уверен, что так было бы лучше…

Она укоризненно покачала головой — и засмеялась, звонко и нежно, чуть запрокидывая голову. Я же не мог сдержаться:

— Лайк э верджин… Пам-па-парам-пам-па-пам-пам… — делая похожие на непристойные движения.

— Ты какой-то странный зомби, — перебила мое блеяние Сардана. — Остальные отвечают как-то медленно, односложно…

Я хотел ответить: «Может быть, потому, что с нами и не разговаривают по-человечески». Или: «Душевная теплота нас тоже заводит». Но успел принять решение относительно этого пафоса:

— Мне выбирать не из чего — я говорю так, как у меня выходит. Немного отмороженно, да?

Тут сзади послышался скрип тормозов — мы уже были на перекрестке у «Норд-Хауса». Из «крузака» выскочил белобрысый чувак в камуфляже.

— Я не понял, че это за хрень?

— Отстань, Влад.

— Че за хрень, я тебя спрашиваю?!

— Не видишь — мы разговариваем. А ты уже и шпионов ко мне приставил…

— Потому что ты ведешь себя, как дура!

— Ну, раз я дура, стерва и б…ь, то это вполне естественно.

— Так… садись в машину.

— Да ну тебя.

— Садись в машину, я сказал!

— Не сяду!

— Слышь, ты… Садись, а то пожалеешь!

— Да? И что ты мне сделаешь?

Чувак достал пистолет, передернул затвор и приставил к моей голове.

— Так сядешь или нет?

— Ну ты и сволочь…

Сволочь выразительно подняла руку с пистолетом и надавила так, что я чуть не упал. Сардана произнесла про себя какое-то ругательство и направилась к джипу. Этот Влад постоял, постоял и с размаху влепил мне рукояткой в скулу — так, что я подлетел. Уже из сугроба я услышал:

— Еще раз увижу, как ты с кем-то под ручку ходишь, урод — расколотка из тебя будет. Я тебя запомнил!

И, уходя, бросил:

— Консерва тухлая…

Теперь у меня слева вмятина — как напоминание о лучшем дне моей… Я не знаю, как это назвать.

Мы, зомби, ко многому питаем безразличие. До поры до времени нас не заботило наше будущее — а оно находилось уже рядом, где-то в двух-трех неделях. Когда в один пригожий день случилось -19, все мы почувствовали неприятное возбуждение и беспокойство. Каждый, кто побывал в активной фазе, знал, насколько это больно и неприятно. Так что вопрос заимел для нас некую актуальность.