Зомбированный город

Конечно, и сам Игорь Илларионович чувствовал вину. Ведь Торсисян предупреждал своих заказчиков о возможности раскрытия, взяв факты не из головы, а после откровений Страхова. Значит, и его вина в этом есть, значит, и он причастен к подписанию приговора. Ощущать это было неприятно. И даже мысль о том, что он это делал неумышленно, в отличие от своего коллеги, мало утешала. И теперь Игорь Илларионович в самом деле никак не мог уснуть. Он долго ворочался с боку на бок, потом это ему надоело, и он, хотя самогипнозом владел гораздо хуже, чем гипнозом, все же сумел успокоить себя и усыпить…

Но утром Игорь Илларионович, к своему удивлению, встал бодрым. Проснулся даже раньше, чем зазвенел будильник — от звуков на кухне. Алина сегодня выходила на работу после выходных и встала раньше отца. Звуки с кухни сразу напомнили о том, что покойная жена всегда вставала задолго до того, как пробуждался муж или дочь, и готовила им завтрак. И просыпалась она без всяких будильников. Для нее лучшим будильником было чувство ответственности. Сейчас привычку матери переняла дочь, но не полностью. Она обычно два дня работала в своей страховой компании по двенадцать часов, потом два дня отдыхала. И рано вставала только тогда, когда ей следовало идти на работу. Два других дня Игорь Илларионович обслуживал себя сам, что было даже легче, потому что ел что-нибудь легкое, пару бутербродов, а дочь всегда что-то готовила, и приходилось плотно, как он считал, завтракать.

После завтрака у Игоря Илларионовича имелся еще час до того, как следовало отправиться на работу, и он решил посвятить его, как обычно, делу. Он засел за компьютер. Вчерашние мысли уже не донимали его до такой степени, что мешали работе. Поработав, он не забыл перед уходом из дома снять и переложить в карман внешний жесткий диск.

Алина ушла раньше. Она, как и отец, предпочитала пользоваться городским общественным транспортом, хотя все ее коллеги по работе, как мужчины, так и женщины, уговаривали Алину завести, как и они, собственную машину. Права Алина имела, но не хотела приобретать машину, считая, что в московских условиях это только лишняя забота. А на престиж Алина плевала.

Добравшись до институтского автобуса, Игорь Илларионович занял свое привычное место. Обычно рядом с ним сидел Арсен Эмильевич, но в это утро его не было, значит, профессор Торсисян, как и обещал, провел ночь, лежа на столе в своей лаборатории. Если лаборанты тоже остались на ночь рядом со своими рабочими местами, их можно было пожалеть. Однажды Торсисян ночевал у Игоря Илларионовича еще на старой квартире. Спал в соседней комнате, но Страхов всю ночь не мог уснуть из-за богатырского храпа Арсена Эмильевича.

Выезд за пределы Москвы, как обычно, занял много времени. В последнее время несколько раз поднимался вопрос о том, чтобы автобус забирал сотрудников института не от станции метро «Шоссе Энтузиастов», а от станции «Новогиреево». Оттуда можно было гораздо быстрее добраться до Реутова. Но пока никто не взял на себя смелость принять решение относительно переноса остановки, и приходилось покидать Москву, так же, как и приезжать в нее, «ползком», хотя и на четырех колесах. В утренние и вечерние часы шоссе Энтузиастов было сильно загружено. Впрочем, и в дневные часы обстановка была не намного лучше, и тенденция к улучшению не просматривалась. Тем не менее до института всегда добирались вовремя. Если и случались опоздания, то они были коллективными и в табели рабочего времени не отражались.

Арсен Эмильевич встретил Игоря Илларионовича на крыльце лабораторного корпуса. Стоял довольный, широко расставив свои сильные ноги, и выглядел непоколебимой скалой.

— И как твои гениальные дела? — подойдя, спросил Страхов. — Есть сдвиг?

— Заметный… Но тебе, Ларионыч, в командировку все равно придется ехать. В предложенный срок не успею. У меня в детстве одноклассник был, на спорте помешанный парень. Каждое утро в любую погоду бегал сзади трамвая. Мы на трамвае в школу едем, а он за трамваем бежит. Говорил, что потренируется и все равно трамвай обгонит. Обогнать он сумел, но только тогда, когда трамвай долго стоял на остановке. Я сейчас в том же положении. Бегу, как за трамваем, но сумею обогнать только тогда, когда будет остановка. Значит, собирай чемодан…

— Рюкзак, а не чемодан, — подсказал, выходя из-за спины Торсисяна, подполковник спецназа. — Мы в горы пойдем. Там рюкзак сподручнее. У вас есть рюкзак, Игорь Илларионович?

— У дочери позаимствую. У меня, признаться, и чемодана, кажется, нет. Я уже полтора десятка лет в отпуске не был. А чемодан — это атрибут отпускника. В обычной жизни он не нужен.

— А «тревожный чемодан»[20], товарищ полковник, у вас иметь не полагается? — спросил подполковник.

— У нас в институте как-то не принято объявлять боевые тревоги. Да и учебные тоже, и чемоданов таких мы не держим. А у вас все еще есть?