Зона интересов

– Мой дорогой старый друг, – сказал он. – Вам следует отдохнуть от перрона. О, я знаю, как преданы вы вашему делу. Но дайте себе передышку, Пауль. Я говорю это как врач. И как целитель.

Целитель? Ага, води-ка за нос кого другого. Но почему, когда он произнес «мой дорогой старый друг», у меня перехватило горло и защипало в носу?

Ладно, хватит о мелочах. Если говорить о картине в целом, чрезвычайно рад сообщить, что она ослепительно ярка!

Это хорошее время – осень переходит в зиму, а поскольку близится 1943-й, нам надлежит «подвести итоги», чуток отдышаться и оглянуться на прошлое. Все мы не сверхчеловеки, никоим образом, и когда Рейх прилагал великие усилия (например, при ужасном отступлении от Москвы), случались мгновения, в которые я испытывал – от слабости и сомнений – почти фантастическое головокружение. Теперь нет. Ах, как оно сладко – возвращение веры. Wir haben also doch recht![67]

Избавитель в его большой речи, произнесенной 1 октября, ясно дал понять, что сопротивление жидобольшевизма на Волге сломлено почти на ¾. Он предсказал, что Сталинград падет в течение 1 месяца. И хотя это предсказание оказалось чрезмерно оптимистичным, никто не сомневается, что флаг со свастикой взовьется над тамошними руинами задолго до Рождества. Что же касается остатков населения, гауптштурмфюрер Уль объяснил мне, что женщины и дети будут депортированы, а все мужчины расстреляны. Это решение, пусть и суровое, безусловно верно – справедливая дань великим страданиям, которые претерпели Арийцы.

Я ни в коей мере не являюсь приверженцем триумфализма, ибо Национал-Социалисты никогда не хвастаются и не бахвалятся. Мы предпочитаем, скорее, неулыбчивую и зрелую оценку нашей исторической ответственности. Евразия принадлежит нам; мы очистим ее в процессе умиротворения, 1-временно прибрав к рукам неспособные сопротивляться нации Запада. Я поднимаю бокал за генерала Фридриха Паулюса и его доблестную 6-ю армию. Восславим нашу неотвратимую победу в Битве за Сталинград!

Шмуль наконец принес мне результаты подсчетов, произведенных на Весеннем лугу.

– Они немного завышены, нет?

– Если говорить об их точности, господин, то, вероятно, они занижены.

– Ну ладно, теперь мне следует разделить эту цифру на два, так?

– Я уже разделил, господин.

Ну что же, всегда было ясно, что цифра получится довольно большой, поскольку она образована не только транспортами, которые поступали к нам до начала использования кремации, в нее входили также заключенные Шталага, скончавшиеся от естественных причин зимой 1941/42-го, когда угольный крематорий вблизи лазарета на значительный период времени вышел из строя.

И все-таки. 107 000…

– Нас всех так взволновала твоя речь, – сказала во время завтрака Ханна.

Я спокойно намазывал маслом булочку.

– По-моему, получилось сносно.

– Подумать только. 14 коричневорубашечников. Бойня. Слыханное ли дело – 1-временная гибель стольких людей.

– Ну, всякое бывает.

– Коричневый, – сказала она. – Такой великолепный цвет. И такие прекрасные ассоциации.

– Ассоциации с чем, Ханна?

– С почвой, конечно. С землей. – Она протянула руку к яблоку. – Обидно, что последний час сложился так неудачно. Сколько всего пострадавших от переохлаждения и обморозившихся?

– Да, лучше было почтить каждого мученика 1 минутой молчания. Не 3.

Она сказала:

– В 5 будут передавать «Курта и Вилли». Я слышала небольшие отрывки. По-моему, интересно. Давай послушаем вместе, Пауль. Как когда-то.

Непривычное благодушие ее тона меня насторожило. Однако чем мне могут грозить «Курт и Вилли»? Я пришлепнул себя по бедру и сказал:

– «Курт и Вилли»? Давай. Мне нравятся «Курт и Вилли». Я их уж много месяцев не слышал. Передачка, я бы сказал, отчасти «второсортная» – смерть Би-би-си! – но вреда «Курт и Вилли» никому не приносят.

1-й транспорт этого дня пришел в 13.37. Болдемар Зюльц сказал в рупор все, что требуется. «Приносим свои извинения за то, что в товарных вагонах отсутствуют гигиенические удобства. Что же, тем больше у вас причин принять горячий душ и пройти простую дезинфекцию: у нас здесь болезней нет, и мы не хотим, чтобы они появились». Страх как хорошо у него получилось, не могу не признать. Стетоскоп, белый халат (и черные сапоги) – до ужаса хорошо. «О, и попрошу диабетиков и тех, кто нуждается в определенной диете, обратиться после ужина в гостинице к доктору Бодману. Благодарю вас». Черт знает как хорошо, настоящий 1-й класс.

В Коричневом домике обстановка ни с того ни с сего резко изменилась к худшему, мы услышали слишком хорошо нам знакомое хриплое бормотание, а я вдруг почувствовал, что мою левую руку (перчатку с нее я стянул) холодит что-то влажное. Я опустил взгляд: в руку вцепилась девочка лет 4–5. Реакция моя была странно замедленной (я зарычал и отпрянул); рычание я придушил и смог – с огромным усилием и еще большим смущением – исполнить мой долг и остаться там, как то и требовалось, до конца.

16.55: хозяйская спальня.

– Уже началось?.. О, так Вилли купил наконец машину?