На этом запись обрывалась.
Прочитав её до конца, я не удержался и похлопал сам себе по своей лохматой розовой макушке. Бедная Ямато… Она была в своём репертуаре. Моё сердце обливалось кровью, когда я представлял себе, как она снова и снова пытается заговорить со своими одноклассниками, и каждый раз её удерживают чувство смущения и страшная социальная неловкость.
Она была прямой противоположностью Тани, которая была открытой, как небо.
«Ята» могла быть откровенной только со своим дневником, при том, что её прямо распирали чувства и желание общения, свойственные для детей её возраста. Я ни разу не видел её со стороны, — если не считать зеркала, но в нём отражалась уже не совсем она, но я, носивший её шкурку, — и всё равно обрывочные записи нарисовали у меня в голове образ неловкой девочки, серой мышки, которая была такой не по своей воле.
Впрочем, страшно признаться, но мне это было на руку. Сперва Ямато испугалась, что в её голове появилась новая сущность, но затем, ведомая уже не столько страхом разозлить гостью, сколько собственным одиночеством, решила с «ней» подружиться.
И вот уже «Нана» была её лучшей подружкой, перед которой Ямато, как розовый фонтанчик, изливала все свои переживания, и к которой испытывала абсолютное доверие
Что бы такое написать в ответ? Я вертел ручку в своих тонких белых пальцах, как вдруг мой взгляд опустился на строчку для даты.
«Четверг»
Стоп…
Сегодня же рабочий (школьный) день. Я посмотрел на часы, заметил, что было уже девять, в спешном порядке переоделся и стремглав бросился на остановку.
Автобус улизнул прямо у меня перед глазами…
32. нис
…
…
…
— Это — форма протеста? — спросил Икари, встретивший меня перед воротами школы, когда я всё-таки добрался на место.
— Я проспал… а.
— Второй раз, тенденции, — сухо заметил мужчина, направляясь в сторону песчаного дворика.
— Тенденция была бы, если бы я прогуляла два раза подряд. Но вчера и позавчера я не опаздывала. Вроде…
— У тебя есть особенный график?
— В некотором смысле…
Больше мужчина не сказал ни слова. Он провёл меня до нашего барака, а затем и до классной комнаты, где меня встретила обыкновенная картина: Кирияма сидел с ногами на парте, Мацуя заранее выглядел сосредоточенным, как будто прямо сейчас, ещё до начала урока слушал лекцию, а Мурасаки уныло смотрела в окно.
Я присел на своё место, Икари занял учительский стенд, прокашлялся и уже собирался приступить к уроку, как вдруг раздался звонок.
Икари нахмурился и взял трубку телефона, который лежал у него на столе.
— Во время урока телефоны надо выключать… — заметил я механическим голосом. Мужчина ничего не ответил. Его лицо вдруг стало предельно серьёзным… Меня пробрал холодок. В последний раз я видел на нём такое выражение прямо перед расстрелом Маи. Икари повернулся в нашу сторону и хотел было что-то сказать, как вдруг раздался ещё один шум, не очень громкий, но вибрация от которого пронзила весь кабинет. Мы повернулись. Мурасаки приподнялась и резким движением распахнула окно. В следующую секунду со стороны улицы раздался вой сирены.
Все собравшиеся немедленно переменились.
Кирияма вздрогнул и побледнел.
Мацуя вскочил и схватился за парту.
Мурасаки надменно хмыкнула.
Я замер.