Зона номер три

Хабалин готов был встретиться хоть у черта на куличках. Он истомился от ожидания. Казалось, уже вся студия догадывалась, что ему скоро каюк. Косые, исподлобья взгляды, неискренние улыбки. Не далее как нынче утром секретарша Любаша подала переслащенный кофе, а когда он привычно потянулся, чтобы шлепнуть по жеманной попочке, шарахнулась от него, как от привидения. Телевизионные шакалы раньше него почуяли, куда подул ледяной ветер. Но Хабалин был не из тех, кто сдается без сопротивления. Не смерть его страшила И не загробные муки, а позор поражения. По-своему он был бесстрашным человеком и не собирался; покидать земную юдоль по чужой указке. Не для того перелопатил столько грязи. В судьбоносном октябре девяносто третьего года, когда обезумевшая чернь, науськанная провокаторами, ринулась на «Останкино», он не прятался, подобно многим коллегам, за спины омоновцев, взял в руки автомат и бесшабашно палил из окна по мельтешащим внизу фигуркам. Может быть, это был самый счастливый день в его жизни. Быдло металось по площади, озаренное сполохами прожекторов и светящимися трассирующими очередями (нити судьбы!), а он всаживал в него пулю за пулей, испытывая почти неземное блаженство, которое так образно описал впоследствии лирик Булат. В сущности, Хабалин готов был померяться силами и с Мустафой, если бы знал — как. В ту ночь самая красивая дикторша телевидения призналась ему в любви. Ее сочное тело, вмятое в монтажный столик! Ее гортанный, страстный шепот… О боже, как давно это было!

Как условились, Лихоманов подобрал его неподалеку от телекомплекса. В потрепанном «жигуленке» они катили в сторону Окружной. Негромкая музыка, слабый запах бензина.

— Курите! — предложил Лихоманов.

— Благодарю вас, — Хабалин видел этого человека впервые и никак не мог составить о нем мнения. Держится культурно, хотя по роже натуральный бандит. Что-то среднее между «новым русским» и научным работником доколониальной эпохи.

— Что там с нашей дорогой Тамарой, я так и не понял? — повел он светский разговор. — Она чем-то явно расстроена?

Сергей Петрович свернул с шоссе и припарковался возле уютного скверика, где молодые мамы прогуливали под липами детишек в нарядных колясках и старики дремали на лавочках, погруженные в воспоминания о минувших сытных временах, когда жизнь была им по карману.

— Вы не ответили, — улыбнулся Хабалин. — Что случилось с Тамарой?

— Что с ней может быть? — Сергей Петрович сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. — Приговорил ее Мустафа, как и вас.

Хабалину показалось, ослышался, но нет: тяжелые слова будто зависли в воздухе под ухмыляющимся взглядом собеседника.

— Приговорил? — все же переспросил он. — Вам-то это откуда известно?

— Не волнуйтесь, Георгий Лукич, — Лихоманов смотрел ему прямо в глаза чуть покровительственно, но благожелательно. — Шанс выпутаться еще есть, только надо поостеречься. Откуда у меня эти сведения — ну какое это имеет значение? У каждого свои каналы информации, как и свои интересы. Однако вы должны мне верить, иначе разговор не получится.

— Я не верю, — твердо сказал Хабалин и тут же почувствовал, что это чистая правда. Инстинктом угадал, этот человек далеко не так прост, как кажется, и он не желает ему зла.

— Но все же, если не секрет, чем я прогневил патрона?

— Он подозревает, что вы утаиваете часть доходов от рекламы. Немного шалите с наличными.

— Ах, вот оно что! — теперь Хабалин и вовсе не сомневался в осведомленности директора «Русского транзита». — И как же мне оправдаться?

— Пред Мустафой нельзя оправдаться, вы это знаете не хуже меня, — Сергей Петрович заговорил еще мягче, чем до этого, как с больным. — Да это и не нужно. Попробуем опередить многоуважаемого Доната Сергеевича. У меня к нему свои претензии, я собираюсь их предъявить. Это его отвлечет от всех остальных дел. Все, что требуется от вас, — опять же информация.

— Я готов, — Хабалин обнаружил, что очередную сигарету прикурил не тем концом.

— Что вам известно о Зоне?