— Одежду тебе Ванечка даст, — пообещал Исай Яковлевич. — Но куда торопишься? Оставайся с нами. Работы с каждым днем прибывает, а делать некому, кроме нас с Ванечкой. Большинство трупов нынче беспризорные, никто за ними не приходит… Сыт, обут будешь, твердо могу обещать.
— И выпивки хоть залейся, — хвастливо добавил Громыкин.
Разомлев от спиртового тепла, Савелий мечтательно подумал: что, если впрямь остаться? Доктор прав: работы здесь непочатый край, всей Москве суждено пройти через такие безымянные подвалы, пока очистится от скверны. Какой смысл рыскать наверху в поисках батяни, если можно дождаться, пока тот не прибудет сюда собственной персоной? Но эта была малодушная мысль, навеянная усталостью. Когда батяня сюда прибудет, с ним уже не поговоришь.
— Оставайся, — повторил Исай Яковлевич, хотя по лицу гостя видел, что уговаривать бесполезно.
— Я бы с радостью, но никак не могу.
— Чего так?
Савелий рассказал, что прибыл в Москву по важному личному делу, но много времени потратил зря, на пустые хлопоты. Теперь надо скорее управиться да поворачивать обратно в деревню, где ждет не дождется больная матушка.
— Все это трогательно, — с обидой заметил Исай Яковлевич, — но получается так, что у тебя одного важное дело, а мы тут с Ваней груши околачиваем. Ты пойми, скиталец, нету важнее дела, чем этих всех животинок обиходить. Нет, не было и не будет. Представь, что по всему городу валяются неоприходованные трупари. Да ты бы от одной вони задохнулся.
— Все верно, — согласился Савелий, — но никак не могу. Воли моей нету.
Не хотелось огорчать добрых людей, а пришлось. Ваня Громыкин под их разговор незаметно осушил еще пару мензурок, и теперь очи его пылали ровным негасимым огнем. Он сходил в кладовку и принес целый мешок барахла. Вывалил прямо на пол.
— Выбирай, хлопчик, — заметил с гордостью. — Мало будет, еще притараню.
Где там мало: у Савелия аж в глазах зарябило. После долгих примерок облачился в черные брюки из прочного жесткого полотна, сидящие на нем как влитые, в красивую светло-голубую рубаху с металлической застежкой у ворота и в красный пиджак с блестящими латунными пуговицами.
— Надо же, — удивился Исай Яковлевич. — Прямо новорусский. Полный прикид.
— Кто такие новорусские?
— Неужто не знаешь?.. Наш основной клиент, Мутанты. Вон их сколько по лавкам, погляди.
— Рыночники, что ли?
— В каком-то смысле, конечно, рыночники. Смотря как понимать. Мы с Иваном об этом много думали. У них на всех одна извилина и на ней записано: купи, продай. Некоторые на этой одной извилине высоко взлетают, аж за миллион зашкаливают. Но это ничего не значит. С моральной да с биологической точки зрения — это вовсе не люди. Этакая грибница с человеческим лицом. Жертвенный слой. В годину смуты, браток, народ всегда выдавливает из себя как бы жировой излишек. Так во все века во всех странах случалось. Когда смута иссякнет, их всех сразу уроют.
— Умны вы чересчур, Исай Яковлевич, — буркнул Ваня Громыкин. — Гляди, как бы нас с тобой не урыли раньше ихнего.
— И так может быть, — согласился прозектор. — Исторически это даже неизбежно.
Поругивая доктора за ум, Ваня Громыкин вторично слетал в кладовку и вернулся с мешком обуви. Высыпал рядом с одеждой.
— Примеряй, хлопчик. В тапках далеко не уйдешь.
Савелию подошли высокие ботинки со шнуровкой, на каучуковой подошве. Теперь он был полностью экипирован, но без копейки в кармане. Громыкин об этом догадался.
— Ну чего жмешься, воскресший? Небось деньжат тебе надо?
— Необязательно, — сказал Савелий.
Исай Яковлевич порылся в халате и выудил смятую пачку бумажек — доллары, стотысячные купюры нашего достоинства, мелочевка.
— Этого добра у нас тоже хватает. Бери.
— Разве что в долг, — смутился Савелий.
— При нас с Ваней таких слов не произноси, — назидательно заметил прозектор. Вдруг метнул быстрый взгляд на стол, где лежал раскуроченный молодой человек.
— Слышь, Вань? Или мне показалось?
— Да чего показалось. Уж который раз дергается. Видно, спешит куда-то.
— Ну ничего, — успокоился прозектор. — Потерпит часок.
Немного погодя, когда выкурили по сигарете, Исай Яковлевич сказал:
— Что ж, брат, для полного парада тебе тачки не хватает. Водить-то умеешь?
— На тракторе доводилось ездить.
— Значит, все в порядке.
Втроем поднялись из подвала на больничный двор и прошли к гаражам. Народу нигде не было видно. Денек стоял солнечно-желтый, пригожий. По газонам гонялась за воробьями длинношерстная собака, помесь колли со шпицем. Под большим деревянным навесом притулилось несколько машин, в основном иномарки. Там же в холодке на лавочке сидел хмурый мужик в рабочем комбинезоне с бутылкой пива. Как выяснилось, это был местный механик Павел Семенович. При виде компании во главе с Исаем Яковлевичем механик оживился, заулыбался. Прозектор пожал ему руку и, ткнув пальцем в навес, спросил:
— Какая на ходу?
— Да они все на ходу, была бы заправка.
После этих слов Ваня Громыкин тут же передал ему квадратную бутыль.
— На, пей. Не подавись токо!
Не глядя на санитара, Павел Семенович сочувственно произнес: