Зона номер три

Прокоптюк доложил, что это не кто иная, как знаменитая Нонна Утятина, которой нынешней весной сам премьер-министр за особые заслуги подарил «Мерседес». Привезли ее якобы специально для богатого гостя с Кавказа Арика Лускаева. Его ждут на двухдневный отдых в секторе «Крепостное право». Новость обрадовала Фому Кимовича:

— Выходит, повеселимся от души? А, профессор?

— Это уж как Бог даст.

Писатель удалился в коттедж, а Прокоптюк начал подметать дворик. Василиска ласково скребла ему шею, благодаря за спасение. Солнце поднялось на уровень сторожевой будки: следовало спешить. В секторе Екатерины II у него была назначена чрезвычайно важная встреча. Затевая эту встречу, Прокоптюк страшно рисковал, но старался об этом думать. Все равно ничего изменить нельзя. Он поддался уговорам Ирки Мещерской, прелестной искусительницы, потому что понимал: рано или поздно Карфаген должен быть разрушен. Он предпочел бы, чтобы это сделалось без его участия, и еще несколько дней назад отшил бы Ирку, прикинувшись старым идиотом, но в минувшую субботу произошел эпизод, который укрепил его решимость. У него прихватило бок, да так сильно, что едва не вопил от боли. Правая половина тела, от паха до подреберья, точно окаменела и налилась жаром. Тысячи колючек пронизывали печень. Подобные приступы были ему не вновь. Они начались еще на воле, с той злополучной поездки в Польшу, когда, сгружая с платформы тяжелый тюк с кожаными куртками, он неловко потянулся, упал и ударился боком о железную штангу. Обыкновенно приступы длились день-другой, а потом сходили на нет. Прокоптюк сам себе поставил диагноз: холецистит. По наследству от батюшки ему досталась слабая печень и засоренные желчные протоки. Что не помешало батюшке благополучно дотянуть до восьмидесяти трех лет и умереть уже в счастливую пору перестройки от банального инфаркта в многочасовой винной очереди. Прокоптюк, как свободный ассенизатор со специальным допуском, имел право раз в месяц обратиться в медпункт. Разумеется, это было небезопасно, многие из тех, кто обращался за медицинской помощью с ангиной или с насморком (надеясь похалявничать пару деньков), буквально в тот же день покидали земную юдоль через коричневую трубу крематория; но главный врач Зоны Стива Измайлов был старым знакомцем Прокоптюка, выбился в промежуточный слой «допускников» из рядовых «хайлов», они нередко оказывали друг другу взаимные услуги, и профессор не ожидал от него большой пакости. Все, что ему требовалось, — обезболивающий укол и пакетик анальгина. На приеме Стива Измайлов, как обычно, шутил, хохотал, сыпал анекдотами и вдруг похвалился, что Василий Васильевич обещал отправить его на симпозиум кардиологов в Амстердам. При этом так хитро подмигивал, будто его дергали за ухо. Прокоптюк понял, что заслуженный хирург наконец-то спятил, и когда доктор зачем-то неожиданно выскочил из кабинета, схватил со стола свою медицинскую карту и с изумлением прочитал: «Диагноз: цирроз. Лечение: немедленно усыпление». Внизу неразборчивая подпись Стивы.

В минуты повышенной опасности Прокоптюк умел действовать быстро и не рассуждая. Имени это бесценное мужское качество позволило ему занять прочное положение на оптовом рынке, где верховодил в основном наглый молодняк со скошенными, как у горилл, затылками. Он сунул медицинскую карту за пазуху и выпрыгнул в окно, помешала и окаменевшая печень.

Однако этот эпизод, чуть не закончившийся трагически, привел его к грустному пониманию того, что с Зоной ему не справиться в одиночку, сколь бы осторожен он ни был…

По узкой улочке, почти тоннелю, с нависшей на десятиметровой высоте металлической сеткой, он перешел в казарму взвода охраны, где, прежде чем заняться нужником, обмолвился парой слов с дневальным — статным богатырем в серой пятнистой штормовке и просторных парусиновых брюках со множеством карманов. Взвод охраны считался элитным подразделением Зоны, бойцы в него подбирались по признаку предельной физической мощи и полного отсутствия разума. Воплощенный идеал служителей правопорядка в свободном обществе. Каждого бойца при зачислении во взвод Хохряков экзаменовал лично. Кто не выдерживал экзамена, тот как бы лишался права на продолжение судьбы. Лучшие из лучших, прославленные боевики бандитских группировок составили великолепный боевой кулак Зоны, которым Хохряков по праву гордился. Трудно представить себе задачу, перед которой «голубые соколята» могли спасовать. Два заветных слова были как бы знаменем взвода — «мочить» и «телка», их братве вполне хватало для счастливой, полнокровной жизни. Иногда в хорошем настроении Хохряков сравнивал взвод с туго сжатой в сердце Зоны пружиной, которая — только дай приказ! — разнесет к чертовой матери весь полуостров, а понадобится — зацепит и Москву.