Зона обетованная

– Запросто, – легко согласился Рыжий. – Этому заведению тоже капитальный ремонт требуется. А то мороз врежет, так мы очень даже заскучаем. Для зимовки здесь полное фуфло.

– Считай, что это твоя программа на ближайшие дни, – подвел я итог нашим поискам. – Затапливай печь, наводи порядок. Я перетащу оставшийся багаж, потом пробегусь со спиннингом до переката. Уха – лучшее средство от галлюцинаций. А на новоселье и под уху нервы твои полечим.

Увидев, как радостно потер руки Рыжий, я счел нужным добавить:

– Чисто символически, гомеопатической дозой.

– Не понял, – насторожился Рыжий. – Если эту гомодозу на граммы перевести, это по скольку на нос?

– Кажется, кто-то на сто грамм намекал. Примерно в этих объемах.

– Для гомика, может, достаточно, для нормального мужика с тридцатилетним стажем сплошное унижение.

Кошкин искоса оценил мою неулыбчивую реакцию.

– Понял. Больше не возникаю. Сто рублей тоже деньги, когда жрать нечего. Приступаю к выполнению.

Теперь уже он споткнулся о загремевшую печную трубу, после чего, попятившись, наткнулся на груду старых ящиков. Ящики рухнули ему на ногу, пострадавший отозвался на очередную травму замысловатым ругательством, и раздавшееся в ответ из-под нар рычание уже не оставило нам места для сомнений – там затаился какой-то зверюга.

Неожиданно я почему-то вспомнил про пса, по которому так горевал Омельченко. Карай, кажется? Он ведь бесследно исчез где-то в этих местах. Вдруг этот раненый одичавший пес дополз до ближнего человеческого жилья, давно покинутого его обитателями, да так и остался, дожидаясь хозяина или любого, кто рано или поздно должен был здесь появиться. Появились мы с Рыжим.

Моя подсобная рабочая сила, бодро слиняв за пределы палатки, тут же начала подавать мне советы, не лишенные, впрочем, здравого смысла.

– Я это… Полешку с огоньком счас туда закину. А вы полезайте на нары и доски в углу пошерудите. Она точно там в углу находится. Как выскочит, так сразу стреляй.

– Кто, по-твоему, выскочит?

– Поднять бы ей губы, да заглянуть в зубы.

– Кому ей?

– Животной этой. Заняла чужую квартиру, да еще рычит, падла. Сейчас мы ей крутую разборку устроим. А шкурку, если не будете претендовать, я себе на больные почки замастрячу в связи с приближающимися суровыми погодными условиями.

– Плохая примета делить шкуру неубитого медведя, – с деланой серьезностью предостерег я расхрабрившегося за пределами палатки помощника по быту.

Рыжий замер. Мысль о медведе, судя по всему, ему не очень понравилась.

– Так это… Если медведь, то по технике безопасности, конечно… С другой стороны, мы что теперь из-за него – переселяться должны? Ему один фиг, где лапу сосать, а у нас научная работа срывается. И жрать охота.

– Предлагаешь, значит, выселить бесприютную животину?

– А ее что, звал кто? Это званый – гость, а незваного черт принес.

И снова мне показалось, что Рыжий валяет дурака. Даже полный профан в таежной зоологии догадался бы, что под нары не то что медведю, собаке крупных размеров пришлось бы на брюхе заползать.

– Тащи полешку! – согласился я. – Да топор прихвати на всякий случай.

– По технике безопасности на всякий случай самое то, когда не знаешь, чего там находится. Может, вообще хрень какая-нибудь. Смертельно опасная для жизни. У меня, шеф, другая мысля появилась. Мы тут вон какой кипеж устроили, а движухи ноль целых фиг десятых. Раз не проханже ее на испуг взять, будем брать за слабое место.

– Излагай, – заинтересовался я. – Какое, по-твоему, у неизвестной животины слабое место?

– У любой животины, – поправил меня Кошкин. – В том числе человека. Объясняю. Дыхалка.

Я все еще не понимал.

– И как ты предлагаешь до нее добраться? До дыхалки.

– Исключительно с безопасного расстояния. Полешку из костерка, сверху охапку чего посырее из окружающего мусора, закрываем дырки, щелки, окошко, выдвигаемся за пределы помещения и терпеливо ждем. Ствол держим на стреме во избежание непредвиденной ответной реакции. Минут через надцать нарисуется как миленькая. Тут мы ее и шмальнем. А то рычит, как у себя дома. Никакого понимания, что нам тоже жрать хочется. Одобряете?

Возражений у меня не нашлось, я согласно кивнул.

Не потребовалось и десяти минут ожидания. Недовольно порыкивая и отфыркиваясь, из-под дверного брезентового полога неторопливо выбрался лохматый медведеподобный зверь, огляделся, привыкая к бьющему прямо в глаза послеполуденному солнечному свету, и так же неторопливо, припадая на переднюю лапу, двинулся в сторону распадка. Это была росомаха.

– Шмаляй! – заорал отбежавший за мою спину Рыжий.

Я поднял было ружье, но тут же опустил, вспомнив просьбу Арсения сделать ночной снимок росомахи, выбирающейся из своего убежища где-то в верховьях шумевшей в распадке речушки. Росомаха скрылась за большим камнем, а Рыжий, не в силах сдержать недовольство моим непонятным для него поступком, виртуозно матерился, избегая, впрочем, поминать моих близких и мою способность не попасть в настырную животину с исключительно близкого расстояния. Из чего я сделал вывод, что за последние сутки сумел все-таки внушить ему какое ни на есть уважение.