Зона затопления

Да и не под силу людям подготовить это пресловутое ложе так, чтобы не было опасности испортить воду. Природа тысячами лет все здесь распределяла, раскладывала по полочкам, мыла, очищала. И тут приходит человек и диктует свое, да еще приговаривает: «Ничего страшного, мы всё подготовим». Смешно.

«Пропа-ала река, – выло в голове в тон мотору. – Пропа-ало всё-о».

И, как подтверждение, такая сцена: табунок лошадей стоял у берега. Шум лодки напугал его, и лошади шарахнулись прочь. Бежали меж воды и леса, потом свернули в просеку… Алексей поискал глазами пастуха; не увидел. Брошенные, значит, оставленные дичать.

До этого раза весь путь от своей деревни до колпинского причала и обратно Алексей проделывал на моторке раз пять. Перед переселением гонял. Раньше маршруты поездок были куда короче: на острова, на рыбалку, самое дальнее – в Кутай.

В середине восьмидесятых Кутай перестал считаться районным центром, но для местных по-прежнему оставался столицей нескольких окрестных сел и деревушек. Там находилась больница, разные конторы, магазины с богатым ассортиментом, заправка, ремонтные мастерские. Так что по любому поводу жители Пылёва, Сергушкина, Усова плыли или ехали остатками дороги туда.

Кутай был самым большим и старым селом в округе. Стоял в низине, растянувшись вдоль реки. Дальше от берега стелились пашни, выпасы, а за ними темнели тайга и горы.

Наверняка в древности тайга подступала к самой воде, но переселенцам нужно было место для посадок, и деревья вырубили, землю очистили от корней… Сколько труда, тем более если учесть, что тогда не было ни тракторов, ни экскаваторов. Да что там – железных лопат не было…

Не очень живописный пейзаж вокруг Кутая, скучновато без леса, но для автономного существования нескольких тысяч человек место удобное. Есть где хлеб вырастить, где скотину откормить… Огороды в Кутае были просторные, картошку садили гектарами…

И вот теперь – ни Кутая, ни той низины, что кормила десятки поколений. Вода. Мелкая вода – кое-где куски заборов торчат, кусты, чернеют кучи обугленных бревен, провода. Больше здесь не поживешь. Уцелел лишь холмик, на котором белеют развалины каменной церкви, да кладбище, расположенное дальше от берега.

Алексей до предела сбавил скорость, стараясь лучше рассмотреть оставшееся от села, угадать, где что находилось… В Кутае у него было много родни, по сути, он и сам был по происхождению кутайский – отец отсюда родом. После техникума отца послали в Пылево, там он женился, обжился. Первое время хотел вернуться с семьей в Кутай, а потом, наоборот, радовался их небольшому симпатичному сельцу, людям, которые, по его словам, в Пылёве «теплее»…

Щурясь, напрягая глаза, Алексей всматривался в кладбище. Вроде есть там памятники, оградки, но, может, гробы уже выкопали, увезли, а это осталось… Или не забирали отсюда всех?.. Хотел причалить к какому-нибудь сухому или мелкому месту, дойти до кладбища пешком – в болотниках как-нибудь доберется, – но не стал. Часа два на это убьет. Потом спросит у тех, кто на пароме, они-то должны знать. Если не забрали, надо будет что-то делать. Там ведь полно родни отцовой, Алексеев сродный брат, Саня, погибший в Чечне. Бросать нельзя.

Страшно было думать, что кости тысяч людей уходят под воду. Добиваться выкопать эти кости из земли тоже, впрочем, страшно. И так и этак неправильно…

Говорят, у некоторых народов есть традиция через сколько-то лет доставать скелеты, мыть кости, куда-то их складывать или закапывать обратно, но у них здесь тревожить покойников и не помышляли. Хоронили навечно – вечный покой. И когда в семидесятые родственники ссыльных литовцев, немцев стали забирать останки, местные поначалу возмущались, ругались, пытались не отдавать. А потом и сами стали увозить на новые места, хотя большинство остававшихся этого не одобряли: «Да мы приглядим! Чего тревожить?»

Теперь же, когда затопление идет вовсю, покойников забрать необходимо; а с другой стороны, всё спрашиваешь кого-то: были бы рады они, что их выкапывают, куда-то везут, хоронят там, где они никогда не бывали…

Последний год Алексей заставлял себя не думать об этом, старался жить настоящим, новым, а теперь ругал, что не узнал у кутайской родни, как та решила со своими. Представлял, что, может, и та родня ругала его: «Лешка-то Брюханов не шевелится, не вспоминат о баушке, деде. Ясно, на нас спихнул».

– Вот начальство приплывет, выясню, – сказал вслух, будто пообещал и мертвым, и живым; сейчас, после года спячки, чувствовал себя кругом виноватым.

От Кутая до Пылёва по реке немногим больше сорока километров. Почти посреди пути – деревенька Сергушкино. Деревенька маленькая, десятка три дворов, но рядом база лесхоза, колония-поселение, одна из семи в районе.