Зона затопления

– Проходите, проходите…

Александр Георгиевич и его жена Людмила показались Ольге совсем беспомощными, угасшими. В глазах – старческая просительность и тоскливая какая-то надежда.

– Где Дмитрий? – Ольге показалось, что его уже нет на свете. – Он в больнице? Да?

– Дома, – пробормотал Александр Георгиевич. – Вчера привезли.

– В больницей опасней, чем здесь, – добавила жена. – Там такое случилось…

Ольгу провели в комнату, где лежал Дмитрий.

Серое лицо с коричнево-сизыми пятнами синяков, багровые коросты на месте губ… Глаза заплывшие… Посмотрел на вошедшую, узнал Ольгу, замычал, дернулся подняться.

– Лежи ты! – досадливо вскрикнула мать. – Опять ребра съедут… – И, обращаясь к Ольге, объяснила: – Три ребра сломали, челюсть…

– Здравствуй, Дима, здравствуй, – кивая при каждом слове, сказала Ольга. – Лежи, конечно. Не надо… – Хотела спросить: «Как ты?» – но поняла, что нелепо спрашивать, и так все видно. Да и, судя по мычанию Дмитрия, ответить он вряд ли сможет.

– И скулами не шевели, – продолжала мать, – дай срастись хоть немного. А то всю жизнь потом болбокать будешь.

– Ольга Борисовна, – отец Дмитрия пододвинул стул, – садитесь вот.

Ольга присела. Смотрела и смотрела на Дмитрия. Не то чтобы синяки и царапины были страшны. Не это было страшно – ей приходилось видеть лица, измолоченные в фарш… Вспоминался Дмитрий другой – тот, на лесопилке. Молодой, крепкий, злой. Хозяин, у которого отнимают хозяйство. Но он был готов стоять до конца… И вот отняли.

– И ведь, – плача, рассказывала мать, – ведь самого поджигать заставили! Ведь это садизм самый настоящий… Лежи ты! – снова крикнула Дмитрию. – Потом сам все расскажешь. Пусть хоть срастется там маленько…

– А почему забрали из больницы? – спросила Ольга.

– Ну а как… – начал было Александр Георгиевич, но так вяло, что жена тут же перебила:

– Это вообще ни в какие ворота! За такое сразу надо садить… Дима, в общем, написал заявление, показания дал…

«Как? Письменно или устно? – захотелось уточнить Ольге, но сдержалась. – Позже».

– Сказал, что узнал одного – он в бригаде был, когда дома́ жгли. Из этих, из поселенцев… Начальник колонии сразу присылает бумагу: в ту ночь, мол, когда произошла драка – он, сволота, такое избиенье дракой назвал! – все находились на территории колонии, отлучек не зафиксировано. А через день начальники эти сами в больницу пожаловали. Дождались, когда Дима один в палате останется, и говорят: «Дал показания – думай о последствиях». Предложили забрать заявление, пока не поздно… Ну, тут мы и решили его увезти. Пусть здесь, чем там… Возьмут, действительно, вколют чего-нибудь – это ведь не только в фильмах бывает…

– Да-а, – вздох Александра Георгиевича, – сломали они нам хребет… Был бы я помоложе, да сил бы…

Жена снова перебила:

– Да перестань! Довоевались. Оба! Один вон весь… другого чикануло…

– В смысле? – не поняла Ольга.

– Ну, инсульт случился. Не сильный, говорят, но все равно… С Димой еще непонятно – может, и инвалидность придется оформлять. Тоже ведь… и внутренности поотбивали.

– Надеялся я на ребят с Чечни, – по-прежнему медленно, как понимала теперь Ольга, не вяло, а с усилием заговорил Александр Георгиевич, – думал, они поднимутся. Много их, и племяш мой из них, Андрюха. А нет – тихо. Порастворились в этой жизни гадостной, приспособились… А собрались бы да передавили гнид…

Жена Людмила скривилась, покачала головой:

– И что бы было с ними? Объявили бы террористами и постреляли… Им только этого и надо, чтоб премии получать. А весь народ никогда не поднимется.

– Весь народ не поднимется, – повторил-согласился Александр Георгиевич.

Воспользовавшись паузой, Ольга спросила:

– А про сибирскую язву что у вас слышно? Я вчера в Канске была, хотела с Алексеем Брюхановым встретиться. По крайней мере, увидеть…

– Да что слышно… – сказала Людмила. – Ничего толком не слышно. Разве мы достойны, чтоб нам что-то объясняли?

– Хотела зайти к жене Брюханова – она не пустила. В домофон крикнула: «Ничего не знаю».

– Это продавщица которая?

– Наверное…

– Ну, ее помурыжили, говорят, не дай бог. И дочку их.

– А что такое? – Ольга незаметно включила диктофон.

– Да, говорят, всю квартиру чем-то опрыскали, одежду мужа сожгли. С них взяли подписку, что столько-то дней ни с кем общаться не будут. Ну, вроде карантина.

– М-м, – кивнула Ольга, – поэтому, видимо, она меня и не пустила.

– Может, и поэтому… В общем, как прокаженные они какие. Не знаю, как продукты покупают… И старших Брюхановых тоже на карантине держали. Но они хоть в доме, не в квартире этой тюремной. – Людмила, будто впервые здесь оказавшись, оглядела комнату. – И тут ведь все одно к одному. Слышали, Ткачук умер, Алексей Михайлович? Глава Пылёвского сельсовета. И так нехорошо умер…

– Почему ж нехорошо? – на этот раз перебил Александр Георгиевич. – Всем бы так…

– Ну вот вам всем только умереть теперь! Жить надо… дальше жить надо!

Про Ткачука Ольга читала в Интернете, но подробностей не знала. Слушала Людмилу.

– Поехал, в общем, с бригадой в Пылёве могилы раскапывать…

– Кадбище пееносить, – кое-как поправил Дмитрий.