Зоология и моя жизнь в ней

В преддверии третьей ночи я попытался, как принято сейчас говорить, «переломить ситуацию». Метрах в ста от нашего лагеря стоял дом без окон. Не знаю, каково было его первоначальное назначение, но вдоль длинных его стен тянулись в два этажа дощатые нары. Большую часть этого дня наша команда разгребала битое стекло и мусор на полу, чтобы здесь можно было без опаски ходить в темноте. После ужина сгребли угли из костра в металлическое ведро, найденное у лагеря и взяв его с собой, гуськом в темноте отправились справлять новоселье. Нельзя сказать, что в помещении без окон спать было намного комфортнее, но все же под крышей было на 3–4 °С теплее.

Но вот, на четвертый день появились хозяева стационара, которые даже не дали себе труда извиниться за свое безответственное поведение. А чего извиняться-то. Ну, прожили четверо суток на поляне перед заколоченными жилыми помещения ми. Но не на морозе же в 30 °С! Пускай привыкают неженки-москвичи к суровой жизни бородатых сибиряков-таежников! Ни до, ни после мне не приходилось сталкиваться с подобным нарушением этики полевого гостеприимства.

В составе десанта неожиданно оказался мой коллега по прошлым экспедициям Александр Рубцов. Его вместе с нами поселили в вагончике, где можно было, наконец, основательно отогреться. Он собирался изучать биологию черных ворон, но быстро понял, что дело это, во-первых, весьма трудоемкое (ему пришлось бы все время лазать по деревьям), а во-вторых, не сулящее каких-либо принципиально новых результатов[208]. Я предложил ему заняться овсянками, и эта наша совместная работа растянулась затем на многие годы.

На следующий день нас с Димой доставили на ближайший остров, занятый огромной колонией чаек – не менее нескольких тысяч пар. Мы пробыли здесь до самого вечера, стараясь получить как можно больше материала, поскольку по настроению наших любезных хозяев сразу поняли, что второй раз нам здесь побывать уже не придется. Пока мой напарник ловил чаек на гнездах, я пристроился на краю обрывистого утеса, и, не сходя с места, потратил несколько часов на съемку видеофильма. Удалось запечатлеть на пленку практически все характерные особенности поведения этих птиц, в том числе и манеру воспроизведения долгого крика. Сразу стало ясно, что ни по характеру телодвижений, ни по вокальному аккомпанементу таких акций эти чайки не имеют ничего общего с хохотуньей. А ведь чаек Байкала, так же как и средиземноморских, было принято считать подвидами так называемой «южной серебристой чайки». Просто на том основании, что ареалы всех четырех форм тянутся непрерывной полосой от побережий Пирененейского полуострова на западе (форма atlantis) вдоль всего Средиземного моря (michahelis), через Причерноморье, Прикаспий и озера западного Казахстана (хохотунья cahinnans) до Монголии и Байкала (mongolicus).

Позже, при обработке данных, полученных на этом острове, с учетом анализа музейных коллекций, мы с Димой пришли к выводу, что байкальские чайки наиболее близки к чукотским, формы vegae. Обе эти формы улетают на зимовку в юго-восточную Азию, где вероятно находился центр их возникновения и откуда они позже расселились к северо-западу и к северу. Хохотуньи же мигрируют осенью в противоположном направлении, на юго-запад, на берега Аравийского полуострова и Красного моря, то есть связаны в своем происхождении с водоемами ближнего Востока. К сходным выводам много позже пришли европейские орнитологи (сноска 23), показавшие при этом, что байкальские чайки по своей генетической конституции имеют очень мало общего с северной серебристой чайкой формы argentatus. Поэтому совершенно неверно называть байкальских чаек «серебристыми», как до сих пор продолжают делать все те, кто пишут о природе Байкала в научных статьях и научно-популярных очерках.

Дима выяснил, что неподалеку от нашей базы есть маленький островок, где гнездятся чайки и куда можно доплыть на веслах на резиновой лодке. Пока он занимался там отловом птиц, мы с Сашей Рубцовым вплотную взялись за овсянок. Интрига состояла в следующем. В отличие от Западной Сибири, где оба вида обитают совместно многие столетия, в окрестности Байкала желтые овсянки проникли совсем недавно, в середине 1920-х гг., а вполне обычными стали тридцать лет спустя, за полвека до этой нашей экспедиции. Они расселялись сюда с запада по трассе БАМа, по вырубкам вдоль строящейся железной дороги.

Я называю этих овсянок «желтыми», а не «обыкновенными», поскольку значительная доля этих пришельцев с запада, где идет достаточно интенсивная гибридизация, должны были, теоретически, нести в себе гены белошапочной овсянки. И в самом деле, большинство местных «обыкновенных» овсянок выглядели наподобие тех птиц, которых мы, работая в Академгородке, без колебания относили к категории гибридов разных поколений. Вопрос состоял в том, будут ли такие птицы достаточно охотно вступать в гибридизацию с местными генетически чистыми белошапочными овсянками.