Женщины, часто появляющиеся в магазинах Серебряной улицы, запросто могли провести эту операцию и оставить миллиардера, извините, без штанов. Некоторые знатоки сравнивали эту улицу с нью-йоркским Бродвеем — здесь кроме магазинов было немало театров, казино, танцзалов, просто увеселительных точек. Впрочем, в Асакусе — другом токийском районе — увеселительных точек было больше. А вот дорогих магазинов — меньше.
Токио надо было познать как можно быстрее — хотя бы для того, чтобы в нужный момент выскользнуть из-под колпака «кемпетай» (за каждым иностранцем, приехавшим в Японию, обязательно следовал сотрудник «кемпетай» — специальной полиции). Зорге сразу же, едва сошел на берег с борта лайнера «Куин Элизабет» в Йокогаме, обнаружил за собой слежку; отнесся он к ней спокойно, поскольку знал: хвост из сотрудников «кемпетай» будет сопровождать его до самого отъезда из Японии, даже если отъезд этот состоится не раньше, чем через двадцать лет. Таковы были законы игрового поля, на которое он ступил.
Хоть и имелся в группе Зорге радист, хоть и был верный помощник Бранко Вукелич, а группу еще надо было создавать, лепить ее, как лепят из бесформенного куска глины изящную фигурку — слишком много имелось пустот, незаполненных ячеек, которые надо было обязательно заполнить.
В голову все чаще и чаще приходило имя Ходзуми Одзаки: и рассуждать этот человек умел неординарно, и писал интересно, и весом в обществе обладал немалым, — было бы очень здорово привлечь Ходзуми к работе группы.
С момента расставания в Шанхае прошло почти три года — срок немалый. За это время старый друг мог здорово измениться, и совершенно точно, что это произошло — и сам Зорге изменился, а главное — изменился мир. Очень уж много утекло воды…
Зорге попробовал навести справки, где сейчас находится Ходзуми Одзаки. Навел. Оказывается, Ходзуми вернулся из Китая в Японию, написал несколько книг, которые придали еще больший вес его имени и помогли занять видное положение в Токио, но в Токио он появлялся очень редко, продолжал работать в редакции газеты «Осака Асахи симбун», хотя статьи его распечатывались по всей Японии, появлялись даже в газетах отдаленной Окинавы.
…В тот дождливый день Зорге пришел в пресс-клуб рано — было время обеда, отряхнул зонт и сдал его гардеробщику.
— Душно сегодня, господин Зорге, — сказал гардеробщик: Рихарда он уже знал по фамилии и обращался к нему очень почтительно, — но пройдет несколько дней и в Токио наступит жара.
— Лишь бы не мороз, — засмеялся Зорге, взял в руки журнал, выставленный на рекламной полке, находящейся рядом с гардеробом, и, мельком глянув на обложку, развернул его. Это был журнал «Современная Япония», издававшийся на английском языке. Перелистал и неожиданно наткнулся на знакомое имя — попал точно на ту страницу, где начиналась статья Ходзуми Одзаки; статья была посвящена экономике, написана хлестко, и Зорге не удержался — углубился в чтение.
— Рихард, если у вас нет этого журнала, я подарю вам его, — раздался за спиной Зорге знакомый голос.
Рихард закрыл журнал и стремительно обернулся. Перед ним стоял Ходзуми. Он был все такой же, как и три года назад, не изменился совсем — невысокий, плотный, словно был сбит из одних только мускулов, с насмешливым и одновременно строгим взглядом — Зорге знал, что Одзаки смеяться и тем более подначивать, подковыривать кого-то насмешками не любил, всегда был серьезен…
— Ходзуми, — Рихард неверяще покачал головой, — мне хочется протереть глаза: вы ли это?
— Я.
Зорге шагнул к нему, обнял.
— Господи, как давно мы не виделись с вами, — пробормотал он неожиданно растроганно, ощутил, как внутри у него что-то потеплело, в следующее мгновение он увидел человека с настороженными глазами, который возник словно бы из ничего и теперь стоял рядом с гардеробщиком и колюче поглядывал на Рихарда, пояснил ему: — Мы несколько лет проработали вместе в Китае, а это, знаете, многого стоит… Ходзуми, приглашаю вас на чашку хорошего крепкого кофе.
— Не откажусь.
Они прошли в бар, сели в дальнем углу за небольшой чистый столик, накрытый двумя тростниковыми салфетками, Зорге заказал два крепких кофе, два рисовых пирожных и две стопки старого французского коньяка.
— Надо ли? — попробовал воспротивиться коньячному заказу Ходзуми.
— Надо. Мы не виделись три года. А за три года, бывает, исчезают не то чтобы люди — исчезают целые цивилизации.
— Одна стопка такого коньяка стоит целое состояние.
— А подо что же, Ходзуми, ветераны должны вспоминать свое прошлое? Под воду из городского крана?
Ходзуми неловко приподнял одно плечо — он всегда приподнимал одно плечо, когда чувствовал себя смущенно.
— Действительно, коньяк в токийском водопроводе не течет.
— Ваше здоровье, Ходзуми! — Зорге звонко чокнулся своей стопкой со стопкой японского журналиста, стоявшей на столике. — Поднимайте, поднимайте свою посудину, Ходзуми. Коньяк хоть и не прокисает, но когда его долго не берут в руки — портится.