Самый короткий путь в Японию лежал, конечно же, через Россию — по Транссибу в мягком вагоне скорого поезда во Владивосток, оттуда — пароходом в один из японских портов, — скорее всего, в Йокогаму, а из Йокогамы — прямая дорога в Токио. Но этот путь обязательно вызвал бы подозрение у японцев и у немцев — людей, которые побывали в Советском Союзе, обязательно брали под колпак. Хотя бы на короткое время, но брали: такой человек непременно должен пройти проверку, и пока какой-нибудь ответственный чиновник не поставит фиолетовый штамп, свидетельствующий о благонадежности, глаз с проверяемого не спускали.
Другой путь — длинный, их, собственно, много — можно двигаться через Атлантику, с заездом в Канаду или в Штаты, через Индийский океан по маршруту печально известной эскадры вице-адмирала Рожественского, были и другие дороги, тоже морские, но все они съедали уйму времени.
Берзин, отправлявший Зорге, принял решение: надо идти длинным, кружным путем, так будет вернее, безопаснее. Берзин вздохнул и, словно бы утверждая это решение окончательно, наклонил тяжелую крупную голову, украшенную седеющим, словно бы присыпанном солью бобриком:
— Береженого Бог бережет.
Тяжелым было прощание с Катей. Та улыбалась, произносила какие-то слова, потом из горла у нее вдруг вырвался сдавленный взрыд, забивал речь, дыхание, перекрывал что-то внутри, а на глазах появлялись слезы. У Зорге боль стискивала сердце, он прижимал к себе Катину голову:
— Ну что ты, Катюш, что ты! Я же вернусь, я вернусь. А потом, возможно, дело образуется так, что в следующий раз ты поедешь со мной. Не плачь, Катюша. — Он платком промокал ее глаза, но слезы возникали вновь. Зорге ощущал, что и у него самого внутри скапливаются слезы, собираются в озерцо, и это озерцо вот-вот прольется… Но мужчина на то и мужчина, чтобы не плакать, — плакать было нельзя. И Рихард держался, хотя глотку ему все сильнее и сильнее забивали слезы. Собственные слезы, не чьи-нибудь.
Из Москвы он выехал в Одессу, из Одессы морем — в Марсель (знакомый путь, по нему он уже ходил), из Марселя на огромном, будто город, лайнере отплыл в Америку. В Европе стало модным плавать на таких гигантах, океанский лайнер бывает велик и самостоятелен, словно современное государство: на нем и власть своя есть, и суд, и законы, и жизнь, и министерство иностранных дел собственное имеется, и банк — все свое, автономное, иногда ни на что не похожее, земным правилам не подчиняющееся.
Остановка в Нью-Йорке была обязательна, Зорге там предстояло провести сложную операцию — ему во что бы то ни стало надо было получить новый паспорт — старый-де он утратил во время долгого океанского перехода…
Поселился Рихард в престижном отеле на Пятой авеню, отдал прислуге два своих костюма, их нужно было тщательно отутюжить, свести на нет все заломы, складки, убрать примятости и фальшивый неприятный блеск, остающийся после долго сидения в креслах, отдал и сорочки, которые требовали стирки.
Погода в Нью-Йорке стояла душная, жара не только выдавливала из людей последнюю влагу — она стискивала глотки и мешала дышать, ходить можно было только в легчайших теннисках — рубашках, не имеющих рукавов, и, конечно, было бы полным безумием облачаться в такую пору в костюм, но выхода не было: завтра утром Зорге заявится в германское консульство, где на человека, который будет его принимать, надо было произвести впечатление… Зорге тщательно обдумал разговор с консулом.
В консульстве он предъявил свое корреспондентское удостоверение, выданное в Берлине, и произнес просто и тихо, с виноватыми нотками в голосе:
— Со мной произошла беда — у меня исчез паспорт.
Консул — стареющий дородный человек с лохматыми бровями, из-под которых водянисто проблескивали два холодных колючих зрачка, нагнал на лоб частую лесенку морщин:
— Где это произошло и при каких обстоятельствах?
— На пароходе. Думаю, что паспортом могли заинтересоваться несколько человек — стюарды, которые обслуживали мою каюту, трое американцев, которые постоянно приглашали меня играть с ними в покер…
— Обыграли?
— Они? Нет, — эхом отозвался Зорге и недоуменно приподнял одно плечо, — мозгов для этого дела у них оказалось маловато, — он снова приподнял одно плечо, — среди них был профессор, с которым я разошелся во взглядах на нашего любимого фюрера, и мы повздорили.
— Американец?
— Профессор? Да. Но живет он, по-моему, в Мексике, — Зорге развел руки в стороны, — в общем, чувствую я себя без паспорта хуже некуда.
— Все — иностранцы, — проговорил консул про себя, недовольно сморщился, словно бы на зубы ему попала щепоть песка, — все…
— Что? — сделал непонимающее лицо Зорге.
— Все иностранцы, говорю, ни одного немца, не у кого спросить…
— Вы мне не верите? — голос Зорге дрогнул.
— Да как сказать. — Чиновник скривился кисло. — В общем, мне надо запрашивать Берлин.
— У меня совершенно нет времени, чтобы ждать ответа на запрос, господин консул, мне надо как можно быстрее оказаться в Токио — у меня на руках целый ряд ответственнейших поручений, даденных мне в Берлине. Чтобы их выполнить, нужно много времени.