Зорге

После долгих и безуспешных попыток руководства найти ему применение в Европе Бранко Вукелич в начале 1932 года получил приказ отправиться на нелегальную работу в Японию. Молодому, неопытному и не вполне понимающему, на что он согласился, югославу пообещали, что командировка не продлится более двух лет (обычный срок для агентов той поры), а затем он сможет исполнить свое давнее желание – заняться изучением марксизма в Москве. Бранко, неплохо фотографировавший, договорился с парижским еженедельником «Вю» о том, что будет выступать в качестве его корреспондента в Токио, а заодно получил по почте аналогичную аккредитацию от югославской газеты «Политика».

Отплыв из Марселя под самый Новый, 1933 год, в начале февраля вся семья: Эдит Олсон, маленький Поль и Бранко Вукелич – прибыла на «Желтые острова»[301]. Вукеличи сняли в Токио квартиру недалеко от императорского дворца и православного собора Воскресения Христова, что оказалось не самой хорошей идеей: Бранко был православным, как и многие русские эмигранты, также селившиеся вблизи собора – за ними особенно пристально следила токийская полиция, не без оснований увязывая их русское происхождение с возможной связью с представителями СССР.

Когда в Японию прибыл Зорге, он встретился с Вукеличем в холле гостиницы «Мэгуро», на которую «Рамзай» только что сменил чрезвычайно дорогой номер в «Санно».

Помимо предоставления квартиры для радиостанции, «Жиголо» в начале декабря выполнил еще одно чрезвычайно важное поручение Зорге: разместил в одной из газет, издававшихся в Токио на английском языке, объявление о желании приобрести японские «гравюры работы старых мастеров». Это был пароль, на который откликнулся еще один агент группы «Рамзая», прибывший 13 октября в Токио из Америки, – Мияги Ётоку, «Джо». Просьба Зорге прислать ему в Токио англоязычного японца была выполнена.

Подробности жизни Мияги Ётоку, добросовестно проработавшего в группе Зорге восемь (!) лет, стали известны только после окончания войны, когда история резидентуры «Рамзая» стала достоянием гласности. Как обычно, несмотря на все запреты на контакт с «братскими коммунистическими партиями», Мияги был завербован в Америке на почве своих симпатий к марксизму – он являлся членом японской секции американской компартии и там же стал сотрудником местной резидентуры разведывательного управления Красной армии. Но тогда, в 1930-х годах, все, что о нем было известно и Зорге, и даже Центру, исчерпывалось краткими биографическими данными: японец, хорошо говорящий по-английски, художник, много лет жил в Америке, где и был завербован. Даже агентурный псевдоним – «Джо» достался ему в наследство от партийной работы в США, под этим именем его знали калифорнийские коммунисты.

Теперь уже известно, что Мияги Ётоку родился в 1903 году в маленьком городке Наго в глухой японской провинции – на острове Окинава. Его отец в поисках работы, как и многие японцы в те годы, перебрался в США, на Западное побережье, а в 1919 году к нему переехал заболевший туберкулезом Ётоку. Смена места жительства оказалась для юноши бóльшим стрессом, чем он мог ожидать. Раздраженные наплывом монголоидных гастарбайтеров американцы ненавидели их. Те из японцев, которые успели осесть в США поколением раньше и более или менее ассимилироваться, видели в прибывающих соотечественниках конкурентов, смеялись над их неспособностью к изучению английского языка и желанием сохранить национальные традиции. Кроме того, сами по себе окинавцы даже в Японии были почти нацменьшинством из-за особенностей развития этой провинции (слишком долго поддерживавшей тесные связи с Китаем, говорившей на особом диалекте, непонятном жителям Центральной Японии) и крайне низкого уровня жизни. Молодой иммигрант из Наго вынужден был искать себя в негостеприимной среде и нашел во внутренней эмиграции: он стал художником в Сан-Диего, и художником вполне успешным. Такая работа позволяла ему держаться несколько в стороне от массовых скоплений соотечественников, занятых на калифорнийских фабриках или фермах, и хотя бы чувствовать себя в некоторой независимости и от них, и от белых американцев. Переехав со временем в Лос-Анджелес, он вместе с тремя товарищами открыл ресторан «Сова». Там стали собираться сочувствующие левым идеям японцы, так же, как и учредители ресторана, недовольные классовым и национальным неравенством, которого они никак не ожидали встретить в Америке.