Зорге

Нетрудно заметить, что в решении большой части этих задач германский военный разведчик, служащий в японской армии, мог оказать неоценимую помощь – такой подход Зорге проверил на практике, общаясь с немецкими военными советниками и специалистами еще в гоминьдановском Китае. Но это было лишь начало Большой игры. Пока же Зорге писал: «К сожалению, больше я ничего вам не могу сообщить. Во-первых, я лежу уже три недели больным в постели… Потом я здесь только четыре месяца и четыре месяца для такой страны ничего не значат. Значит, вооружитесь терпением. Самый лучший из вас не смог бы сделать большего за это время в такой обстановке…»[307]

Глава двадцать третья Поле битвы – Токио

В письме в Центр от 7 января 1934 года «Рамзай» поделился выводами о специфике работы в Японии: «Я особенно не боюсь больше постоянного и разнообразного наблюдения и надзора за мной. Полагаю, что знаю каждого шпика в отдельности и применяющиеся каждым из них методы. Думаю, что я их всех уже окончательно стал водить за нос». Это было довольно глупое заявление, по сути – обыкновенное хвастовство. Но Зорге не был одинок в своих иллюзиях. Подобные не подкрепленные ничем амбиции часто одолевают путешественников, приезжающих в эту страну даже со вполне легальными целями. Япония обманчива и коварна в том смысле, что неофиту при первом столкновении с ней кажется, что вот уж он-то точно понял, в чем ее скрытая суть, в чем тайна национального характера и какова на самом деле обратная сторона Японии. Если восхищенный страной и самим собой «исследователь» останется здесь надолго и не пожалеет сил и времени на настоящее изучение «божественных островов», его ждет неизбежное разочарование, а затем снова очарование Японией – но на этот раз уже осмысленное. Зорге попал в ту же ловушку, только с учетом его профессиональных интересов последствия этого просчета могли оказаться значительно серьезнее, чем сожаления о собственных несвоевременных восторгах. Ему показалось, что он разгадал характер и «незамысловатые» методы японской полиции, и эта ошибка могла стоить жизни.

Примечательно, что в 1933 году, как раз когда наш герой начал было убеждаться в своем превосходстве над японской полицией, в Советском Союзе была издана книга ирландского профессора Тэда О’Конроя, преподававшего в различных японских университетах, женатого на японке и жившего в Токио с 1913 года. Работа довольно противоречивая и в некоторых аспектах – на сегодняшний взгляд – ошибочная и претенциозная. Само ее название – «Японская угроза» – говорит за себя, и не случайно именно она стала одной из трех книг о Японии, хранившихся в личной библиотеке Сталина и единственной, испещренной его многочисленными пометками[308]. Чего, однако, нельзя отрицать, так это того, что сам О’Конрой имел огромный опыт практического общения с японцами, в том числе с военными, которым он преподавал в Имперской академии военно-морского флота, и с полицейскими. Он имел право по-своему оценивать утверждение своего предшественника в деле «познания японского духа» – знаменитого эссеиста и востоковеда Лафкадио Хёрна: «Когда вы поймете – через 4 или 5 лет– что вы вовсе не в состоянии понять психологии японцев, тогда вы начнете разбираться в ней»[309], и сам посвятил немало места в книге жизни иностранцев в Японии.

Их на тот момент (1933 год) в Японии проживало совсем немного: около шести с половиной тысяч человек, в том числе около 850 выходцев из России и 930 немцев. Все они находились под неусыпным наблюдением полиции: «…в то время, когда я имел дело с иностранным отделом центральной полицейской организации, я имел возможность часто наблюдать за слежкой и обращением чинов полиции с иностранцами. Многие европейцы покидали свой отель, чтобы купить папирос или выпить что-нибудь, и в каждом случае они становились предметом наблюдения какого-нибудь мелкого сыщика, состоявшего на службе в полиции. Стоило иностранцу вскочить в трамвай, сыщик следовал за ним. Если иностранец шел пешком, сыщик шел по его пятам. Иностранец не мог укрыться от сопровождения своего сыщика, пока не возвращался в отель»[310].