Зори не гаснут

Олег усмехнулся:

— Баян нужно в ремонт отдать, а дрова… О дровах надо было с весны думать.

— «Надо, надо»! — передразнила его Алла. — Взялся бы да и показал, как это надо.

— А что? И показал бы, — распалялся Олег.

Девушка нарочно его подзадоривала:

— Ну, ну, покажи!

— Покажу! Хоть завтра клуб приму. Сдашь?

— Да хватит вам, — пытался остановить их Костя. — Как не надоест?

Но они уже не слушали.

— Сдам ли клуб? — горячилась Алла. — С превеликим удовольствием. — Она подскочила к Олегу с протянутой ладонью. — По рукам? Или струсил?

Олег посмотрел на девушку исподлобья.

— Как райисполком…

— Вытри нос.

— Что?

— Паутиной зарос.

— Глупо.

— Ну и пусть.

— Тише ты! — дернула Варя Букину за рукав. — Илья Захарович!

Никто не заметил, когда он появился. Алла застыдилась, спряталась за девушек. Новиков поздоровался. В меховой полудошке и мохнатых унтах он похож был на полярника. Прихрамывая, прошел между рядов. Спросил мимоходом:

— Критика?

Олег с досадой ответил:

— Склока.

— А вы, Илья Захарович, проходите на сцену.

Новиков снял рукавицы, подул на пальцы.

— Ты что? Заморозить меня собираешься? Ну, нет. Я еще жить хочу.

Попросил ребят потесниться, подсел к печке, снял шапку и провел ладонью по седеющим волосам. Морщась, с натугой вытянул больную ногу.

— Там у крыльца санки. Чьи?

— Мои, — отозвался Олег.

— Дрова привозил?

— Ага.

— Вот, видишь, как получается.

— Мы Егорову не раз говорили, — начал Олег.

Новиков быстро спросил:

— А он не подвез? Как же это? Не заботится, стало быть, о молодежи?

Олег осекся, потупился. Все примолкли. В печке дышало пламя. Олег спросил:

— Что ж? Начинать будем?

— А по-моему, мы начали уже, — сказал Новиков и обвел взглядом комсомольцев.

Так и остались не у дел и ярко освещенная сцена, и стол, накрытый скатертью, и графин, ожидающий жаждущих ораторов.

— Так вот о критике, — снова заговорил Новиков. — Я тут частицу застал. Как же надо понимать? Критика это или склока? Ну, вот ты, Ксюша, как думаешь?

Все обернулись к девушке. Она застеснялась, зарумянилась, но ответила довольно бойко:

— По-моему, Алла правильно. Никто ей не помогает, а спрашивать, так все.

Ее поддержала Варя:

— Если б, Илья Захарович, у нас работа велась по-настоящему, так, может быть, и Лаврика к водке не тянуло.

Олег оборвал ее резко:

— А как ты понимаешь «по-настоящему»?

Варя прищурила красивые глаза.

— А ты думаешь, кроме тебя, никто и понимать не может? — И неожиданно вспылила: — Да если хочешь знать, ты сам в книги зарылся, людей не видишь и не понимаешь. Вот, что я думаю.

Тут случилось то, чего я не ожидал. Зашумели, заговорили все сразу и даже те, кто обычно отмалчивался на собраниях. Гневные резкие возгласы полетели в лицо Олегу:

— Вот именно — зарылся!

— Высоко ставить себя стал.

— Что ты сделал, чтобы Лаврика спасти? Что?

— «Очистили» свои ряды, а про человека забыли.

— Ты его и за человека не считал.

— Требовать только умеешь, а сам ни во что не вникаешь!

Олег растерялся только в первый момент, но тотчас же оправился и начал очень твердо и логично объяснять, что работа велась и мероприятия все проводились, по отношению к Лаврику все необходимое было сделано.

— Поведение Лаврентия не раз обсуждалось…

— А в результате? — спросил Новиков.

Олег замолчал, опустил голову.

— Кинули парня одного. Вот и погиб, — вздохнул Костя.

— Исключили мы его, может быть, и правильно. Отталкивать от себя нельзя было, — сказал я.

От страстного тона перешли к тихим репликам, воспоминаниям, раздумьям. Об Олеге словно забыли. Он сидел, как пришибленный, будто внезапно ставший чужим всем.

Разговор шел о Лаврике. Вспомнили все — и плохое, и хорошее: и то, как он избил Татьяну, и как рисовал свою картину, и как явился к Наде на новогодний вечер. Припомнили и о том, как он пришел ночью на ток.

— Подло мы тогда поступили, — проговорила Алла.

— Да ты б уж прямо сказала: «Олег подло поступил». Чего юлишь? — с горечью заметил Олег.

— Да, тогда ты неправильно повел себя. И мы тоже, — вмешался я. — Помнишь, смеялся: «На доску почета его». Тебе казалось, что он просто оригинальничает. И сейчас неправильно ведешь себя — не хочешь признать свою ошибку.

— Может быть, — нехотя согласился Олег.

Новиков вставил:

— А знаете, возможно, если б вы поняли его тогда, задумались, что происходит с ним, то не было бы этой смерти.

— Зря обижаешься, Олег, — сказал я.

— Я и не думаю, — проговорил он, хотя весь его вид показывал, что он обижен.

Наступил момент, когда все выговорились, примолкли. Новиков открыл дверцу печи, кинул полено на угли. Улыбаясь одними морщинками у глаз, заговорил, не повышая голоса, и комсомольцы невольно подвинулись к нему поближе. Начал он, словно думая вслух: