Зорич

Тронув Кисмета, есаул отъехал в сторону.

— Ты о чём, Жлуктов?

— Помнишь наш разговор, Евгений Иванович? Я смотрю, у тебя, как и у меня, поводырь. Может, по одному делу едем, есаул? Может, это тот случай, один на тысячу. Рискнём?

— Там видно будет, — неопределённо, помедлив, сказал Евгений Иванович и, оглянувшись, махнул рукой своим — поехали!

Ехали настороженные, не скрывая неприязни друг к другу. Фрол Иванович оттеснил своим громадным ярко-рыжим жеребцом добродушную конягу мордатого жлуктовца на обочину. Тот сгоряча чуть не разбудил лихо, но, кинув взгляд на тяжёлую, оттянувшую ухо серьгу, на закрывшие пол-лица курчавые бакенбарды, на пышные, чёрные с сединой, свисающие с подбородка усищи, уловил, на своё счастье, косой, выжидающий взгляд из-под лохматой брови, пониже надвинутой, порыжевшей от времени папахи, передумал, натянул повод и продолжил движение в арьергарде группы. Ехавший рядом Иван, рассмеявшись, хлопнул плетью по голенищу сапога.

Снежную тучу пронесло, солнце высветило всё, и степь вокруг уже не казалась такой унылой. Когда вдалеке показались дома Песчаного, Зорич тронул плетью плечо Жлуктова:

— Поворачиваем. Поедем морем. Не стоит высвечиваться.

Добрались до шелестящей верхушками зелёной стены тростника и поехали дальше по едва обозначенной тележными колёсами, чуть присыпанной снежком дороге. Оставив далеко позади дома посёлка, есаул поманил рукой Янека:

— Далеко ещё?

— Да нет, с полверсты будет. Вон там, за деревьями, скалы начинаются. Там и будет.

Дальше поехали настороженно, хоронясь, а когда над верхушками деревьев чётко обозначилась уходящая далеко по берегу моря скалистая гряда, есаул, остановив отряд, подозвал к себе обоих проводников.

— Вы, ребята, остаётесь здесь с лошадьми.

И пояснил Жлуктову:

— Они ребята отчаянные, побережём лошадей — как бы под пули не угодили.

Жлуктов, не споря, сказал своим:

— Спешивайтесь!

Оставив лошадей под защищающей от холодного ветра дюной, приготовив оружие, двинулись дальше. Солдаты — за казаками. Почуяв запах дыма, хоронясь за кустарниками, есаул и Заглобины подобрались к тянувшемуся от моря каменистому пустырю, взмахом руки показав остальным оставаться на месте. Перебежками, за кустами, подобрались к пылавшему ярким пламенем костру в трёх десятках шагов от них, ближе к противоположному краю пустыря. Ветер уносил рой искр, прижимал к земле языки пламени. Вокруг костра сидели четверо, а остальные на глазах казаков перевернули, поставили на киль большую лодку и потянули её к полосе прибоя. Ещё четверо — посчитал есаул, кинув взгляд на тени и лошадей в отдалении, на поляне у дерева, и, поманив пальцем Ивана, приказал ему:

— Веди всех.

И стал внимательно разглядывать сидящих у костра. Все не моложе сорока. А вот тот, высокий, плечистый, должно быть, старший. Он не вмешивался в неторопливый разговор остальных, но когда он сказал что-то, все разом замолчали, слушая. Зорич не успел присмотреться к остальной четвёрке, когда за спиной послышался шорох. Это был Иван.

— Привёл?

— Да!

— Фрол, растяни цепью, и ждите сигнала.

Ждали, пока четвёрка, дотащив лодку до воды, привязала её длинной верёвкой, накинув петлю, к торчащему из песка серому валуну. Проделав это, вернулись к костру, кинули в него кучу сухого тростника и несколько кусков высохшего плавника. Есаул решил: все вместе, пора. И, приподнявшись, держа наготове длинноствольный кольт, зычно крикнул:

— Панове! Я не желаю вам зла. Лучше решить всё миром. Сдайте оружие!

Опытные ребята, сразу понял есаул, когда поляки кинулись, пригнувшись, врассыпную и залегли. Стреляя ещё на ходу, в движении, Зорич первым же выстрелом зацепил одного. Перекрывая револьверную трескотню, загремели выстрелы из карабинов справа и слева от него. Кто-то застонал совсем рядом, а кто-то помянул родственника своей матери. Перестрелка длилась долго, завоняло уносимой ветром пороховой гарью. Выстрелы с той стороны стали реже, а потом затихли совсем. Послышались обрывки спора, потом резкий окрик и после недолгого молчания властный голос с мягким акцентом:

— Есаул, мы сдаёмся.

И встал тот, плечистый, поднял руки, в правой — ствол. За ним ещё. Пятеро — посчитал есаул.

— Кидай оружие!

Зорич встал, за ним — остальные. Поляки покидали стволы и, опустив руки, стали плечом к плечу, рядом. А потом, должно быть, награждённому по наследству от предков снедающей его злобой Никитюку чем-то не пришёлся по душе крайний в ряду пленных и он двинул его прикладом по колену. Лучше бы ему этого не делать, да где ж ему это было знать. Пленник упал со стоном на песок и, дотянувшись до валявшихся стволов, схватил один и пальнул в обидчика. Невезучий Никитюк получил своё: бросив карабин, схватился за бок, упал ничком и заскрёб песок ногами. К поляку подскочил Егор и выхватил из его руки оружие.

— Не стрелять! — рявкнул есаул и шагнул вперёд к плечистому. — Где ящики?

Тот смолчал, повернув голову в сторону.

— Где? — подошёл к его соседу. — Ты слышал?! Где?!

Тот, презрительно оттопырив губы, фыркнул. Евгений Иванович, не повышая голос, раздельно произнёс:

— Не надо со мной так.