Зорькина песня

Женщина плеснула в печку ковш воды, прихватила тряпкой котёл и потащила его в юрту, что-то крикнув по-казахски. Из чёрного провала двери в мазанке выбралась сгорбленная фигура, закутанная в белое покрывало, и пошлёпала в юрту. Во дворе установилась тишина.

— Пора! — привстав, сказала Галка и оглянулась на Геньку. — Пока они поедят, мы уже дома будем. Зорька, ты давай лезь на крышу, там курт сохнет, а мы с Генькой сушёнки наберём.

Зорька послюнила под коленкой затёкшую ногу и вскарабкалась по приставной лестнице на крышу. Кругляшки твёрдого сыра смутно белели на тёмной кошме, словно обкатанные морем камни, невесть как занесённые в казахскую безводную степь. Зорька потуже завязала пояс у платья и стала сыпать кругляшки за пазуху. Неожиданно в доме резко хлопнула дверь, раздался всполошённый женский крик:

— Шайтан! Детдом шайтан!

— Зорька! Беги! — крикнула Галка снизу.

Зорька упала на крышу плашмя, подползла к краю, где была приставлена лестница, но как раз в этом месте стояла женщина и кричала так, словно её резали:

— Вор! Шайтан! Держи вор!

Галка и Генька пронеслись через двор и исчезли в кустах. Зорька заметалась по крыше. А от юрты уже бежали люди.

— Где вор?

— Держи!

— Ай, на крыше! На крыше!

Кто-то схватил онемевшую от страха Зорьку, стащил волоком по лестнице. Зорька попыталась вырваться. Пояс платья лопнул, и на землю с коротким стуком посыпался сыр.

— Вор! — взвизгнула женщина. — Убивать надо!

Зорька замерла и приникла к земле, ожидая, что её сейчас начнут убивать.

— Уай! Что там? — раздался из юрты неторопливый старческий голос. В голосе старика было что-то знакомое. Зорька вскочила на ноги и помчалась к юрте.

Не помня себя от страха, Зорька влетела в юрту и упала на мягкий войлок. Следом за нею вбежали женщины.

— Уай! Столько шума из-за маленькой девочки, — насмешливо сказал над Зорькой знакомый голос.

Зорька подняла голову.

В юрте ярко пылал очаг. А возле очага перед большим деревянным блюдом с варёной кукурузой на груде ватных одеял сидел, подобрав под себя ноги, старик Токатай. Он сидел неподвижно, бросив руки на колени, и смотрел на Зорьку.

«Кумалаки… кумалаки», — счастливо запрыгало, зазвенело в голове Зорьки и отдалось в сердце сладкой надеждой.

— Маленький, маленький, а вор! — сказала обиженно чернокосая женщина.

Старик Токатай покивал головой, процедил бороду между смуглыми сухими пальцами.

А женщины, столпившиеся у входа в юрту, кричали:

— Всё крадут!

— Мы работаем, работаем, а они крадут!

— Известно, детдомовские!

Чернокосая пошевелила в очаге кочергой, подбросила несколько жёлтых плиток кизяка, подняла голову и в упор, брезгливо посмотрела на Зорьку.

— Когда такое было, а? Никогда не было. У-у-у, вор! Убивать надо!

— Уай, дочка, а может быть, девочку накормить надо? Кульшат, принеси воды, пусть девочка освежит лицо и руки.

Чернокосая Кульшат взмахнула широкими рукавами платья, схватилась за отвороты безрукавки в знак удивления.

— Астапыр алла! — протяжно и негодующе сказала она. — Ата, с каких пор казахи угощают воров?

— А с каких пор казахи называют голодных детей ворами? — в тон ей спросил старик Токатай и, вытащив из-за спины подушку, положил её рядом с собой.

— Садись, девочка, и пусть огонь очага моей дочери растопит в твоём сердце страх. Садись…

Зорька всхлипнула, боязливо взглянула на Кульшат, поднялась на четвереньки, подползла к старику и села на подушку.

— Как твоё имя?

— Зорька… — с трудом разжимая зубы, ответила она. И вдруг начала выкрикивать: — Это Щука всё! Если мы голодные! Коля-Ваня в больнице! А Щука крупу гречневую продала. Они вместе с Крагой, вместе! Я знаю! Он на дочке Щукиной женится! А нам капусту гнилую дают!

Кульшат подошла к Зорьке и придвинула её вместе с подушкой к блюду с кукурузой.

— Кушай, — сказала она, — мамка где?

— На войне мама, и папа на войне, и дядя Лёня, и мой старший брат Толястик тоже на войне, и Вася… Все на войне!

— Сколько тебе лет?

Но Зорька уже ничего не слышала. Кукуруза была ещё тёплая, чуть подсоленная. Зорька хватала один початок за другим и обгладывала их, почти не прожёвывая. Она не видела, как старательно не смотрели на неё люди в юрте. Только услышала тонкий жалобный всхлип в углу. Там сидела сгорбленная фигура, закутанная в белое покрывало.

Старик Токатай сказал ей что-то по-казахски быстро и ласково. Фигура замолчала, качнула головой. Белое покрывало сползло, и Зорька увидела сморщенное, как печёное яблоко, лицо старой женщины. В полутьме оно казалось вырезанным из дубовой коры.

— Ты кушай, кушай, — сказала Зорьке Кульшат. — Моя мама плачет. Брат большой начальник на войне, командир, его жена в больнице лежит, тиф получила. А сын брата на войну убежал. Неделя, как убежал. Милиция говорит: найдём, а как найдёшь? Отец тоже стал больной, ноги не слушают. Целый день в юрте сидит, никуда не ходит. Ой, горе, горе… в пятый класс ходил Ташен, живой, нет ли?

— Ташен?! — удивлённо воскликнула Зорька.