Зорро

— Для тореро умереть на арене так же естественно, как для змеелова погибнуть от укуса змеи или для лавочника отдать богу душу в своей постели, — усмехнулся Остин. — Каждому в этой жизни предназначен свой конец, и истинный тореро вряд ли согласится сменить свой жребий на участь жалкого лавочника или брадобрея!

— Надо предупредить его о том, что бык дона Манеко взбесится после первой крови! — Касильда решительно вскочила с места и взмахами руки попыталась привлечь к себе внимание старика тореро.

— Не делайте глупостей, сеньорита! — зашипел Остин, дергая ее за полу куртки. — Даже если Луис и узнает об этом, он все равно выйдет на арену!

— Нет-нет, ни за что! — перебила стряпчего Касильда. — Росендо, дай платок!

— Платок? — удивился дон Росендо. — А где твой?

— Не знаю, где-то потерялся, — смутилась Касильда, похлопав себя по карманам, — выпал, наверное, когда мы дрались с этими любителями дармовой выпивки!

— Держи, — Дон Росендо протянул сестре свой платок. — Но боюсь, что уже поздно!

Предупреждение действительно запоздало: когда Касильда вскинула платок над головой, быка уже выпустили на арену, и старик тореро не сводил с него глаз, прикрытых от тусклого заоблачного солнца низко опущенными полями шляпы.

— Никто не избегнет своей участи в этом мире, никто, — упрямо, как заклинание, повторял Остин, глядя, как стоящий посреди площади бык плавно поводит рогами вслед за человеком, вооруженным пучком оперенных бандерилий.

Бык как бы предлагал человеку сделать первый выпад, оставляя за собой право обороняться до последней возможности, до той точки в своем сердце, которую неизбежно, пробежав сквозь толщу мышц и клетку ребер, поразит шпага тореро. Но пока он только храпел, рыл копытами влажный от крови песок и тряс горбом, пытаясь стряхнуть трепещущие дротики. Кровь уже выступила вокруг них, но дон Росендо пока не замечал у быка никаких признаков предсказанного бешенства.

«Может, все и обойдется, — думал он, следя за тем, как метатель дротиков легко перескакивает через дощатый барьер, уходя от смертоносных рогов. — Пикадоры вымотают быка до дрожи в коленках, и старику останется лишь воткнуть шпагу в его каменный загривок… И черт с ним, с этим совереном!»

Впрочем, с пикадорами вышла некоторая заминка; пика первого лишь слегка оцарапала шкуру между бычьими ребрами и, воткнувшись в песок, неожиданно выбросила из седла самого всадника. Бык кинулся на человека, но тут на его пути возник второй пикадор, которому сперва повезло чуть больше: его пика вырвала клок шерсти из бычьего бока, да и сам всадник удержался на лошади. На трибунах стал нарастать недовольный ропот, разродившийся взрывом ярости в тот миг, когда бык проскочил под конскими копытами и легко, как в масло, вонзил рога в тугое, оплетенное венами лошадиное брюхо.

«Вот оно, началось», — с тревогой подумал дон Росендо, глядя, как бык кружит по арене, разматывая лиловые кишки, свалившиеся ему на рога. Пикадор успел обрубить их ножом, а служители, не выходя из-за барьера, накинули лассо на одну из лошадиных ног и утащили издыхающее животное в один из освободившихся загонов. Теперь посреди арены остался только бык, тупо роющий копытом землю в ожидании своего последнего врага.

За три предыдущих боя дон Росендо успел немного присмотреться к приемам тореро, и потому, когда старик перескочил через барьер и развернул алую изнанку своего плаща чуть не перед самым носом быка, молодой человек едва ли не первый разорвал тишину восторженными аплодисментами.

«А может, все еще и обойдется», — вновь подумал он, глядя, как ловко изогнулся торс тореро, пропуская бычий рог под полой расшитой блестками куртки.

Но следующий выпад оказался страшнее: рог задел локоть старика, разорвав рукав до плеча и обдав песок вокруг тореро сверкающим веером блесток. Плащ на этот раз не пострадал, но нужды в нем уже как будто не было: бык перестал обращать внимание на алую подкладку и стал охотиться за самим человеком, едва успевавшим уворачиваться от смертоносных рогов. Если это и было бешенством, то со стороны оно выглядело таким холодным и расчетливым, словно внутри быка сидел опытный фехтовальщик, искусно действующий сразу двумя остриями, насаженными на лобастую голову. Этот фехтовальщик, казалось, прекрасно знал любые человеческие хитрости, а потому все старания тореро, все его уловки и танцы с плащом выглядели судорожными метаниями серны, свалившейся с обрывистого берега и пытающейся уйти от челюстей крокодила.