Зорро

— Но мы говорили о быке по кличке Ярго, — напомнил дон Росендо. — При чем тут человеческая природа?..

— А при том, сеньор, что Ярго выкормлен скотниками дона Манеко Уриарте, регулярно добавлявшими в его маис сок чертополоха, — сказал стряпчий, — и теперь малейшая ранка, нанесенная этому бычку, приведет его в такую ярость, что вся эта беготня покажется вам детской шалостью, вроде игры с котенком…

— Бык-убийца! — воскликнул пораженный дон Росендо.

— Скорее, орудие убийства, — поправил Остин. — Такое же, как револьвер, нож…

— Но нельзя ли как-то предупредить, остановить? — пробормотал дон Росендо, рассеянно глядя на пикадоров, с двух сторон наседавших на обреченного бычка.

— Вы хотите остановить корриду, сеньор? — усмехнулся стряпчий, подкидывая на ладони золотой соверен. — Мало вам истории с бильярдом?

— Зачем останавливать все представление? — вмешалась Касильда. — Довольно будет, если кто-то воспрепятствует выходу на арену этого бешеного зверя!

— Кто, сеньора? — вздохнул Остин. — Среди этой толпы нет ни одного человека, который мог бы подтвердить мою правоту!

— Я смогу! — с жаром воскликнул дон Росендо, не сводя глаз с арены, где уже появился нарядный тореро.

— Это невозможно, сеньор, — твердо возразил Остин. — Чтобы тайное стало явным, надо выпустить этого быка на арену и пролить первую кровь!

— И тогда все поймут, что следующая кровь будет человеческой? — спросил дон Росендо.

— Поймут-то они поймут, — покачал головой Остин, — но никто не подаст вида! Толпа жаждет человеческой крови, и она получит эту кровь!

— Выходит, бычьей ей мало? — возмутился дон Росендо, глядя, как бык на арене тупо тычет рогами в алые складки мулеты. Исход поединка был уже предрешен, но публика продолжала бесноваться так, словно истекающий кровью бык еще мог поддеть на рога танцующего вокруг него человека.

— О, как это ужасно! — воскликнула Касильда, когда тореро встал на носки и по самый эфес вогнал шпагу в темный от крови бычий загривок. Бычок на миг замер, затем его колени подогнулись, и он рухнул в пыль, уставившись на трибуны мертвым остекленевшим взглядом.

Но самое ужасное было даже не это, а то, что публика восторженно взвыла и стала осыпать торжествующего тореро пестрым шквалом цветов и мелких монет, тусклыми искорками проблескивавших в оседающей пыли. Тореро, опустившись на одно колено, сдержанно принимал эти изъявления восторга, а когда цветочно-денежный град иссяк, вынул из-за пояса нож и одним взмахом отхватил мохнатое бычье ухо. Восторженные вопли вмиг стихли, и все взгляды устремились на небольшую, крытую бурой черепицей мансарду, возвышавшуюся над крышей двухэтажного бревенчатого особняка. Фасад здания, украшенный вывеской банка, суда, газеты и полудюжины других, менее значительных местных учреждений, занимал пространство между двумя улочками, где на время корриды разместились бычьи загоны. Крыльцо, ведущее на широкую галерею вокруг первого этажа, было загорожено дощатым щитом, а из окон второго этажа торчало множество голов, будто весь особняк был заполнен единым многоголовым человеческим телом.

Черепичную крышу особняка публика также забила до отказа, и лишь в распахнутом окне мансарды, окаймленном резными пальмовыми наличниками, отчетливо рисовались всего два силуэта, мужской и женский, небрежно откинувшихся на высокие спинки плетеных кресел. И вот именно на этих двоих устремилось внимание притихших трибун.

Мужчину дон Росендо узнал сразу — это был Манеко Уриарте, но смуглую красотку, сидевшую рядом с ним, он видел впервые. Впрочем, сперва ее лицо было до самых глаз закрыто веером из страусиных перьев, но даже когда тонкая рука сложила и откинула веер на подоконник, дон Росендо мог бы поклясться, что ему еще никогда не приходилось встречать столь прекрасных и одухотворенных черт. Дон Манеко рядом с ней выглядел совершеннейшим мужланом, несмотря на то что по случаю праздника на нем был надет темно-лиловый сюртук из тончайшей английской шерсти и белая шелковая рубашка с пышным кружевным жабо, в пене которого тускло поблескивала золотая морда ягуара на толстой цепочке. Что же касается шеи дона Манеко, то она была по самый подбородок охвачена зеленым платком с остро торчащими по обе стороны узла концами. Так же остро торчали усы на его неподвижном лице, не дрогнувшем даже тогда, когда тореро с размаху швырнул на подоконник мансарды отрезанное бычье ухо и брызги свежей крови темной очередью полоснули по белоснежному кружеву жабо. Красавица тут же накрыла этот трофей страусовым веером и слегка склонила голову в знак того, что принимает приношение победителя.