Зов

Он отвернулся от зеркала и в проеме полуоткрытой двери увидел обнимающуюся в коридоре парочку. Он знал их: Поль Деккер, писатель из Агат-Коув, и Дженни Блум, официантка из кафе на бульваре Норд-Лейк. Он понимал этого стройного молодого человека, по-взрослому одетого в кожаный пиджак и сапоги, понимал его побуждения, его желания. Это не означало, что сам он испытывал те же чувства. Поль обнимал Дженни и, целуя ее, вел руку все ниже и ниже вдоль спины. Таггерт знал, что такое страсть: он нес ее в себе. Он познал ее так давно, что уже не чувствовал ее. Сейчас он знал лишь память об этой страсти — яркое воспоминание о чем-то незначительном.

Он видел, что страсть этих двоих слаба, а привязанность недолговечна. Со временем они это поймут, хотя вряд ли смогут открыть для себя нечто большее. Они в ловушке собственной плоти и ничего не ведают. Таггерт понимал это по мельчайшим жестам, которыми они пытались доставить друг другу удовольствия, убеждая себя, что они предназначены друг для друга. Даже на интуитивном уровне им не дано было догадываться об истинной страсти. Таггерт слишком хорошо знал эту страсть, эту потребность физического и духовного обладания, его агонию и удовлетворение.

Трудно было представить себе, что им доступна подлинная испепеляющая страсть. Даже мысль о том, что это возможно, даже намек на это были неприятны Таггерту, как ветер, хлопающий незакрытыми ставнями. Вряд ли для Дженни Блум и Поля Даккера то, что беспокоило Таггерта, может стать всепоглощающим, неуправляемым порывом, странной и страшной необходимостью, которая разрывает внутренности как дикая собака, исполненная жаждой крови. Вряд ли до этого дойдет. Им неведома страсть, которую познал Таггерт, так же как они никогда не будут мучиться от скрежета стали об оселок, или от барабанного боя сердец людей, стоящих рядом с ним в переполненной комнате, или от звука, напоминающего перебор волчьих лап в погоне за добычей.

В чем он был уверен, так это в том, что они познают отдаление друг от друга. Это неизбежно.

Таггерт увидел, как они оторвались друг от друга, потом опять слились в поцелуе. Одной рукой Дженни гладила шею Поля, а Другой ласкала волосы. Желания, связывавшие их, были подобны паутине, которая разорвется, как только они начнут отдаляться друг от друга. Таггерт видел, что они цепляются друг за друга, как утопающие за спасательный круг. Он терпел их, как терпел их всех.

Ступая по мягкому ковру, он приблизился к окну. Неужели все возвращается?..

Около кровати тускло горела лампа. Таггерт выключил ее и раздвинул тяжелые шторы. На насыпи карьера резвились дрозды. Неужели все начиналось вновь, или это всего лишь призрак, тень, отбрасываемая из иных мест и иного времени. Пронзительный крик прорезал тишину подножия холма: сурок или земляная белка, попавшие в лапы хорьку.

Если страсть посетит его вновь, быть беде. С новой женщиной будет трудно справиться, он это сразу почувствовал. К тому же она ничем не поможет ему, если в ней не окажется того напряжения, которое он ощутил, когда пожимал ее руку, и прочитал в ее глазах, разряда, подобного тепловой молнии, пробегающей между землей и облаком.

Конечно, она всего лишь тень. Когда-то раньше она имела другую оболочку, но, как всегда, какие-то штрихи добавились, а какие-то исчезли, как на холсте, переписываемом на протяжении веков. Даже он, Таггерт, не может предсказать последствия. Единственное, в чем он был уверен, — это в ее совершенно особом качестве, том заряде, который столь красноречиво выдал ее. Он вглядывался в темное окно, пытаясь освободиться от мысли о ней, и чувствовал, как кровь пульсировала в венах. Она была там, в его памяти, как навязчивая идея, от которой он никогда не избавится. Мара, Мара, возвращающаяся из сада, спускающаяся по винтовой лестнице, встающая с постели. Все это нахлынуло на него, пока рука лежала на прохладном выступе стены. Память о Маре и кратком миге.

День взятия Бастилии, подумал Таггерт, и тихо засмеялся. Разгар лета. Он вспомнил другие такие дни и неизбежно останавливался на одном.

Он ощутил запах ее духов за спиной. Он стоял, оперевшись на широкий каменный выступ, глядя из окна в металлической раме на каменный двор, на проступающие из темноты очертания холма.

— Они ждут, Ной.

Он узнал голос, так же как раньше узнал шаги в холле. И с удовлетворением отметил, что она отослала вниз жалкую парочку. Тем не менее ему хотелось услышать совсем другой голос, который бы он не мог предсказать. Ему хотелось, чтобы голос звучал как новая, незнакомая музыка, лишенная той вселенской грусти, которая никогда не покидала его.

Таггерт опустил штору и повернулся к стоящей в дверях Фриде Бекман.

— Они собрались в гостиной, — Фрида была в платье с глубоким вырезом, строгим, как его туника. Встав рядом, она коснулась его рукава.

На ней не было никакой косметики и украшений, и в тусклом свете резко обозначился ее возраст.

— Все в сборе? — спросил он.

— Да.