Зов дельфина

В другой момент Лера, быть может, огрызнулась бы в духе «у тебя что, монополия на информацию?», но сейчас это казалось неважным.

— Какая разница — откуда? — Она дернула плечом. — Главное, что я согласна — противостоять этому, конечно, надо. Только… — Лера замялась. Ей совсем не хотелось обижать Макса, но и он должен понимать: если она готова признать существование проблемы, это еще не означает, что она столь же безоговорочно принимает и предлагаемые им методы решения. Потому что именно методы, на Лерин взгляд, выглядели если не глупыми, то как минимум непродуманными. — Видишь ли… Мне кажется, ты и твои друзья, движимые благими побуждениями, не продумываете толком возможных последствий своей самодеятельности. Тупо закрываете глаза на потенциальные… скажем, сложности. Да, я помню наполеоновское «главное — ввязаться в драку, а там посмотрим». Но вы лезете в самое пекло, а для этого требуется не только энтузиазм, но и подготовка соответствующая. Одно дело — собирать подписи к меморандумам, устраивать пикеты с плакатами возле зоопарков или тайком, под покровом ночи, выпускать белых мышек из какой-нибудь лаборатории. Кстати, последнее — глупость неимоверная. Без лабораторных животных не изобрели бы большинство лекарств — и, значит, люди миллионами умирали бы от того, что сейчас легко лечится. А главное, лабораторные животные — будь то мышки или кто еще — в реальной природе, если их туда выпустить, сдохнут максимум через сутки. Потому что к свободной жизни они категорически не приспособлены. Как, кстати, и животные из зоопарков, почитай Даррелла, он много об этом писал.

— Лер…

— Извини, я отвлеклась. Я не об этом. Просто все перечисленные акции, независимо от их разумности, ничем особенно не грозят. Ну арестует вас полиция, оштрафует, быть может, самое страшное — до утра в околотке продержит. Потом все равно отпустит. Но идти на прямую стычку с браконьерами — это не просто легкомыслие, это безумие! — Она всплеснула руками. — Эти… люди — если они вообще люди, но тем хуже для вас, — не станут цацкаться. Они наверняка вооружены — либо как липовые сотрудники какого-нибудь липового ЧОПа, либо просто так: они уже поставили себя против закона, и что им еще одно нарушение в виде незаконного ствола? Или стволов. Они не станут с вами разговаривать, они просто…

— Вот только не надо меня пугать… — Губы Макса искривились в скептической усмешке.

— Пугать?! — возмутилась Лера. — Ты огнестрельную рану когда-нибудь видел? Не в кино со спецэффектами, гримерами и мужественным, невозмутимым и практически непрошибаемым, как и положено по законам жанра, героем, а в реальной жизни? Я не буду говорить про разорванные мышцы и сосуды, про раздробленные кости или ранения внутренних органов. Допустим, все очень везучие и отделываются… царапинами. Типа сквозного ранения в мякоть плеча. Пустяки, в сущности. Ну если связки не задеты. Пустяки, да. Ты представляешь, что такое антонов огонь? Ты знаешь, что в девятнадцатом веке — да и сейчас в горячих точках — большинство раненых умирают не от тяжести полученных ран, а от того, что когда-то называлось «горячкой». Ни пули, ни даже ножи, знаешь ли, не стерильны. Обеззаразить более-менее глубокую рану в полевых условиях почти невозможно, до ближайшей больницы черт знает сколько, а инфекция, скажу я тебе, развивается ураганными темпами.

— Лер, я правда вырос из возраста страшилок, — с неприятно искусственной, словно нарочитой улыбкой сообщил Макс. — Я большой мальчик, и не надо меня пугать.

— Я не пугаю тебя. Я… беспокоюсь… — Лера моментально почувствовала, что выбрала неправильное слово, но другого в голову не приходило. — Сегодня я поехала с вами, чтоб, если не дай бог что-то случится, в вашей команде оказался хоть один человек, способный хоть что-то с этим сделать. В полевых условиях многого не смогу, я же не военный хирург и фарма у меня с собой не так чтоб очень обширная, но нормальную перевязку сделать сумею, рану прозондировать, антибиотики уколоть. Никто из вас, насколько я понимаю, и того не может. Об этом вы как-то не подумали. Да, ты большой мальчик. Ты играешь в свои большие игрушки. И ни на мгновение не задумываешься о том, как твои игры отражаются на тех, кому ты небезразличен. Дельфинов жалко, да. А людей тебе не жалко? Меня, к примеру.

— Я рад, что ты с нами поехала, и благодарен тебе за это, — довольно сухо сообщил Макс, глядя куда-то в сторону. — Но… Для меня это не первый раз. И очень надеюсь, что не последний. Потому что вот это — моя жизнь… — Он молчал не меньше минуты, потом вздохнул и поднял на нее глаза: — Помнишь, когда мы только начинали общаться, ты постоянно отмечала, какие мы разные?

— Если бы мы оказались настолько разные, я не оставалась бы с тобой столько времени, — почти прошептала Лера. — Мы смеялись — когда еще смеялись — одним и тем же шуткам, мы перебрасывались одними и теми же цитатами, мы, кажется, мысли друг друга читали. Один только подумал, а другой уже вслух произносит. И смеемся: ты украл мою мысль! Разные… Хотя да, конечно. И это было. И конечно, я это отмечала…