Зов горы

– А вот это и есть их ферма… – торжественно сказал Андрей Станиславович, обводя рукой поля.

Вот, зачем он нас привел. Он решил шарахнуть по нервам. Писатель хренов.

– Так с тех пор и заброшено? – удивился Коля.

– Да. А Геннадий Голубев живет вон там.

Он показал рукой на дом из белого силикатного кирпича. За домом, видимо, и начиналась Павлодарка.

– А где жила семья Бориса? – спросил Коля.

– В центре Павлодарки. Там сейчас магазин.

– Каким образом? Мальчик продал землю?

– Не знаю. Может, самозахват?

– Интересно… Ну, пошли в гости? А то холодно.

– Пошли. Только надо водки купить. Без водки он разговаривать не будет.

В ближайшем сельпо мы купили две бутылки и пакетик соленых огурцов.

Калитка была распахнута. Поперек дорожки валялась ржавая кроватная сетка. По кривым яблоням висело грязное тряпье. Хозяин сидел на пороге и курил.

Это был мужчина неопределенного возраста. Морда у него была обветренная и мятая. Нос покрывала сеточка лопнувших сосудов. Блеклые выцветшие глаза, пегая прядь волос, черные зубы. Типичный алкаш. Впрочем, я сразу обратила внимание, что черты лица у него красивые. Такие же, как у брата на кладбищенской фотографии. Жена фермера была простушкой, но сам фермер казался очень интересным.

Что же это значило? А то, что их мальчик сейчас может быть красавцем. А может, нет. Как говорится, одно из двух.

Коля достал пластиковые стаканы, молча разлил. Андрей Станиславович объяснял цель нашего приезда – журналисты из Москвы, хотят раскопать старую историю, ведь это же было убийство, да, Гена?

– А то! – флегматично сказал Гена, забирая стакан, и сразу же опрокинул его в рот. Даже не поморщившись, он протянул стакан снова. Коля налил еще.

– Ты расскажи, где сейчас Дмитрий? – сказал Андрей Станиславович.

– Какой Дмитрий? – испугался Геннадий.

– Ну, племянник твой.

– Митька? А я знаю?

– Ты его давно не видел?

– Да с тех пор и не видел.

– С пожара?

– Да нет. Он появился где-то через неделю…

– Где же он был? – удивилась я.

– Да шлялся, сучоныш… Он вечно шлялся. Его Борька бил и бил, а все бесполезно… Бродяга чертова… А потом его уже и бить нельзя было – вырос бугай, сам Борьке однажды врезал… За Томку…

– Какую Томку?

– Борька втюрился… Огурчика дай.

Коля протянул ему огурец. Тот хрустнул, расплылся в улыбке.

– Вот правильно, ребята, – сказал он. – Надо их вывести, гадов. Ведь они их сожгли! Дом подожгли! Бензином облили и сожгли Ленку и детей малых… – он вдруг расплакался, да так горько и безутешно, что недожеванный огурец выпал у него изо рта.

– Да нет, Гена, – возразил Андрей Станиславович. – Не было бензина. Там столько экспертиз провели, ты что…

– Да ваши экспертизы! Что там ваши экспертизы! Да все куплено и продано! Вам что хочешь за деньги подделают!

Он начал заводиться, раскачивать свою пьяную истерику. В его голосе появились визгливые ноты. Коля сунул ему в руку очередной стакан.

– Помянем души безгрешные, – сразу же успокоившись, сказал Геннадий и выпил.

– Так что же, – сказал Коля. – В ту ночь Борис был у любовницы?

– Ага…

– А жена знала про любовницу?

– Сказали люди добрые… Она была бешеная. Ревни-и-ивая! Сучоныш в нее пошел.

– Борис был красивый, – зачем-то сказала я.

– Ага… Бабы вешались…

– И Митя заступался за мать? – спросил Коля.

– Ага. Даже хотел Томку задушить. Они тогда с Борькой подрались, и он опять из дома убежал… Где-то здесь в Павлодарке ошивался. Я его встретил, сказал, что у отца ферму хотят отнять, он сказал: «Хоть бы его самого прирезали! Чтоб мать больше не мучил». Про отца такое ляпнуть! Ну, сучоныш, ей-богу…

– Где он сейчас? – спросила я.

– Не знаю… Учительница знает…

– Какая учительница?

– Литвинова. Имени не знаю…

– Как ее найти?

– А чего ее искать? Она на Юбилейной живет, возле школы.

– Слушай, Гена, – сказал Мищенко, выливая остатки водки в стакан. – Ты сказал, что к Борису приезжали люди от Фоменко. По поводу фермы. А как их фамилии?

– А я знаю? – удивился Геннадий. – Они мне паспорта не показывали.

– Но ведь милиция вела расследование. Что ж, не определили, кто они?

– Ой, да что они там определили! Да им насрать было! Кто этим, вообще, занимался! Сволочи продажные! Гады!

Неожиданно он стал совершенно пьяным. Глаза осоловели, язык стал заплетаться. Он попытался что-то еще объяснить, но просто упал мордой вниз. Словно его выключили.

Андрей Станиславович покачал головой.

– Может, в дом затащим? – неуверенно предложил он. – А то замерзнет.

Коля цыкнул, потом подошел к яблоне и снял с ветки старое одеяло. Накрыл им Геннадия Голубева.

– Не замерзнет. – сказал. – Алкаши живучие. А и замерзнет – не жалко.

Глава 43

Через полчаса мы стояли у дома Анастасии Евгеньевны Литвиновой. Адрес нам дали в школе.

Это был совхозный дом на двух хозяев: насыпной, ушедший в землю метра на полтора. В чахлом палисаднике топорщились засохшие гортензии.

На наш стук из соседнего окна высунулась растрепанная женская голова. Она сообщила, что Анастасия Евгеньевна пошла в магазин.

Мы вернулись к машине.

– Товарищи, – оглядываясь по сторонам, сказал Коля. – Кушать хочется. Давайте ресторан, что ли, какой найдем. Столовую, на худой конец.