Во второй раз он нырнул глубже, активно работая руками и ногами. Давление воды начало сжимать голову. Погружаясь, он ощутил глубинное течение, идущее с северо-западной стороны озерца. Он успел схватить со дна пригоршни ила и всплыл.
На поверхности воды он просеял собранный ил между пальцами, но не обнаружил в нем никаких предметов. Мэтью сделал глубокий вдох и нырнул в третий раз.
Погрузившись футов на двадцать, он снова отчетливо почувствовал стабильное течение, которое набирало силу с увеличением глубины. Потянувшись к склону, чтобы набрать ила, он нащупал большой плоский камень, который внезапно ожил и ускользнул из-под его пальцев. От неожиданности он выпустил изо рта воздух и был вынужден всплыть вслед за пузырями.
На поверхности ему пришлось сделать паузу, чтобы успокоить нервы перед следующей попыткой, хотя он вполне мог бы предвидеть, что потревожит водных черепах. При четвертом погружении он добыл еще две пригоршни ила, но и в них не оказалось золотых или серебряных монет.
Он решил в пятой попытке как можно дольше задержаться у дна и поворошить ил. Набрал полные легкие воздуха и нырнул, хотя его тело уже начало противиться таким физическим нагрузкам, а разум склонялся к отвержению всех этих темных тайн. И все же он сумел под водой захватить и просеять меж пальцами несколько пригоршней ила, но вновь без успеха.
После шестой попытки Мэтью пришел к выводу, что он лишь зря мутит воду. Его легкие уже горели, голова опасно кружилась. Если внизу и впрямь лежал клад золотых и серебряных монет, он наверняка был спрятан в самых заветных владениях черепах. Надо полагать, пираты ни за что не устроили бы тайную сокровищницу в таком месте, до которого сможет добраться всякий посредственный пловец вроде Мэтью. Посему он изначально не тешился надеждой — да, собственно, и не стремился — достичь самой глубокой точки озера (там было добрых сорок футов, по утверждению Бидвелла), однако надеялся найти какую-нибудь случайно оброненную монету. Он понимал, что для подъема клада нужно несколько опытных ныряльщиков из числа тех, кто в гавани очищает от наростов днища кораблей. Для этого дела также понадобятся крючья, цепи, прочная мелкоячеистая сеть и подъемное приспособление, соответствующее тяжести извлекаемых сокровищ.
В последний раз он вынырнул уже близ середины озерца, после чего поплыл обратно к берегу. Его заинтриговало течение, которое начинало ощущаться на пятнадцатифутовой глубине и усиливалось по мере дальнейшего погружения. Оставалось только гадать, насколько жестокими будут его объятия на глубине сорока футов. Одно было ясно: этот поток формировался каким-то необычным природным механизмом.
Коснувшись ногами дна, он побрел в сторону дерева на берегу, где остались его одежда и лампа.
И только теперь понял, что лампа исчезла.
Тотчас же в его голове зазвенел тревожный колокол. Стоя по грудь в воде, он осмотрел берег в поисках вероятного недруга.
И тут из-за дерева появился человек. В каждой руке у него было по лампе, но он держал их так низко, что Мэтью не мог разглядеть лица.
— Кто здесь? — спросил Мэтью, прилагая все силы к тому, чтобы его голосу не передалась дрожь от замерзающего тела.
— Вы не могли бы объяснить, чем вы тут занимаетесь? — прозвучало в ответ.
— Я плаваю, мистер Уинстон. — Мэтью продолжил движение к берегу. — Разве это не очевидно?
— Да, я это вижу. Однако мой вопрос остается в силе.
Имея всего несколько секунд на сочинение ответа, Мэтью постарался придать ему весомости за счет изрядной порции сарказма.
— Если бы вы имели какое-то представление об оздоровительных упражнениях — на что рассчитывать не приходится, судя по состоянию вашего жилища, — вы бы знали о пользе ночных купаний, укрепляющих сердечную мышцу.
— Ну да, конечно же! Прикажете подать воз и маленькую тележку для ваших нелепиц?
— Уверен, что доктор Шилдс охотно просветит вас по этой части.
Мэтью выбрался из воды и, обильно роняя капли, приблизился к Уинстону. Последний передал ему лампу.
— В Чарльз-Тауне я часто купался по ночам, — продолжил Мэтью, развивая тему.
— Так я и поверил.
— Однако это правда.
Мэтью нагнулся, чтобы поднять с травы рубашку и вытереть ею лицо. При этом он закрыл глаза. А когда открыл их, одного из башмаков не оказалось на месте, хотя он только что, наклоняясь, видел перед собой оба. Одновременно он заметил, что Уинстон сменил позицию и встал у него за спиной.
— Мистер Уинстон, — произнес Мэтью тихо, но вполне отчетливо, — я уверен, что вам совсем не хочется делать то, что задумали.
Уинстон не ответил ни словом, ни звуком.
Мэтью подозревал, что удар тяжелым деревянным каблуком будет нацелен ему в висок, как только он начнет поворачиваться.
— Не стоит усугублять предательство убийством. — Мэтью нарочито небрежными движениями смахивал капли с груди и плеч, но внутренне он был подобен натянутому луку со стрелой, выбирающей цель. — Допустим, меня сочтут случайно утонувшим, когда найдут в озере утром… но вы-то будете знать о своем преступлении. Я не верю, что вы на такое способны.