Зов пахарей

Струящиеся из-под ног ручейки песка и бесконечные воронки так и затягивали. И впрямь, я был в этих краях как странник-голубь — на каждом шагу меня поджидала западня. Один из моих башмаков потерялся в песках. Я попытался найти его, но не смог и стал уже жалеть, что пустился в такое чреватое трудностями путешествие.

Насилу я одолел пески и верблюжьи колючки. Но тут передо мною встало новое препятствие. Жандармы султана поймали старика касурца и, связав его волосяной веревкой, куда-то вели. Они хотели выпытать у него, где прячутся фидаи. Из их разговора я понял, что начальника жандармов звать Галиб, а имя мученика — староста Хечо.

— Где ты видел Сероба и его людей? Когда? — орал жандарм.

— В прошлом месяце видел. Пристали они ко мне: отведи, мол, к горе Куртык. Ну я и отвел их к Куртыку.

— А от Куртыка куда они пошли?

— К Косура-горе.

— А от Косуры куда их повел?

— От Косуры к Хатавину пошли.

— По дороге они курили?

— Да вроде бы и курили.

— Окурки на землю бросали?

— Нет, эфенди. Размяли в руках и развеяли по ветру.

— Там, где они стояли, земля была или трава росла?

— Трава, эфенди, трава.

— Во что они были одеты?

— В чохах[12] все были. Кой у кого на голове папаха была.

— Куда дальше пошли?

— Откуда же мне знать? Одна гора Хатавин — десять дорог, поди разберись, по какой пошли.

— Ты меня знаешь, рес Хечо, — заорал жандармский начальник. — А я и тебя знаю, и деда твоего знал, и прадеда! Не шути со мной, староста!

— А чего мне бояться? Самое большее — голову отрубишь, горстка крови оросит землю… Что я, всем фидаи дед родной, что ли, чтобы места их знать?

— Ты как наш подданный обязан был поймать врагов султана и сдать их нам.

— Это же птицы, эфенди, как их поймаешь? Фидаи не ведают границ. Да они через сто аширетов, через тысячи гор перелетят и сядут на нужную им гору. А завтра, глядишь, еще куда-то полетели. Рука у султана длинная, пусть он и ловит их.

— Значит, ты не хочешь сказать нам, где отряд Сероба?

— Убьете — и то не скажу.

— А может, на Немруте?

— Ну да, так бы они и дали тебе и твоим красноголовым башибузукам мучить меня.

Хечо говорил смело, кричал на них, можно сказать, да еще и трубкой об землю в ярости постукивал.

— А когда Сероб на Куртыке был, что он сказал крестьянам?

— Сероб сказал: «Вы в стране султана без хлеба можете прожить, без оружия же — вам нельзя».

— Еще что сказал?

— Еще сказал: «Я родом из благополучной семьи. Но надо, чтобы и счастливые иногда плакали — чтобы несчастные утешились. И поэтому я первым делом наш большой дом, наш очаг в хлатском Хче разрушил, чтобы матери моих врагов, когда захотят проклясть меня, не могли сказать: „Да разрушится дом того, кто наш дом разрушил“».

— И ты не хочешь показать нам место этого бунтовщика?

— Я вам его слова поведал, а где он — не знаю.

— Быстро укажи его место, не то испечем тебя в этих песках.

— Не скажу.

По приказу Галиба жандармы снова начали пытать старосту, потом, привязав к шее большой камень, зарыли живьем в песках. Засыпали песком по горло. Голова только торчит, страшно смотреть. Потом принесли охапку верблюжьих колючек, рассыпали возле старосты, сунули ему в рот трубку, сказали: «Кури теперь». Подпалили колючки и удалились.

Когда они спустились в ущелье, я пополз к страждущему соотечественнику своему, землепашцу Хечо, ногами-руками раскидал огонь, снял камень с его груди…

Вскоре я увидел, как старик выбрался из песков и, сердито попыхивая трубкой, спустился в ущелье. А я с табакеркой Арабо за пазухой продолжил свое восхождение.

Наконец с большим трудом я одолел гору Немрут, оставив позади пески Шамирам и каменных верблюдов с колючками.

9. На Немруте

Село Согорд располагалось на высоком склоне Немрута. Я нашел нужный мне дом и постучал в дверь.

— Кого ищешь? — спросили изнутри.

— Родника Сероба.

— Тебе в горы надо идти, — сказали. — И сам он, и Сосе в горах.

Потом они увидели, что разутый я, кинулись обувь мне искать, ничего подходящего не нашли. А я что имел при себе, оставил у них, чтобы налегке шагать. Я только хлеба у них немножко взял и пустился в путь.

Бедный мой отец, откуда ж ему было знать, что его сапожник-сын останется однажды без обуви.

Я прошел мимо кладбища, которое было отделено от села каменной стеной, и стал взбираться в гору. На мое счастье, гора была покрыта синими цветами первоцвета и ласкающей глаз свежей зеленью.

Родника Сероба я нашел в каменистой лощине Немрута сидящим на скале. Сероб был более крепкого сложения, чем Арабо, выше его и куда как лучше вооружен. У Арабо была всего-навсего простая берданка, а Сероб держал в руках мосинскую винтовку. На нем был кожаный патронташ, перекрещивающийся на груди. Лицо смуглое освещенное большими глазами. Голова обвязана серым платком, концы которого свободно болтаются.

— Что, пришел пташек посмотреть? — спросил Родник, смерив меня взглядом с головы до ног.

В те дни «пташками» именовали тех армянских селян, которые, взбунтовавшись, уходили в горы, — имея в виду их бродячий образ жизни.

— Нет, пришел сам пташкой стать, — смело ответил я и, вытащив из-за пазухи табакерку с табаком, протянул ему.