Зов пахарей

В конце концов Еранос был вынужден поступить на службу к архимандриту Ованесу. Он возил из лесу хворост, но тут возникло новое препятствие в лице Аджи Феро — тот запретил ему рубить лес в этих краях. Ераносу пришлось ходить за хворостом в Брнашенские леса. Он сорвался с дерева, когда обрубал ветки, и ему распороло живот снизу доверху. Остальное мы уже видели.

Довольно быстро дошли мы до выгона. Там мы увидели рослого пастуха, который, озабоченно поглядывая на отару, мерно перебирал четки.

— Ходедан это, — сказал Чоло, узнав пастуха. Чоло сказал, что жена этого пастуха, по имени Баяз, уроженка Мушской долины. Что свадьбу они сыграли такую, что звуки зурны до самой Марута-горы доходили.

Хутские пастухи вели счет своей скотине либо на пальцах, либо на четках. То ли от наших шагов, то ли еще от чего, пастух, которого звали Ходедан, сбился со счета и начал считать снова, захватывая на этот раз по две костяшки и произнося вслух: два по двадцать, три по двадцать. Под кустом он заметил трех отбившихся коз. «Одна коршуну, одна с обрыва и третья долой», — тихо пробурчал он себе под нос, загибая три пальца, но счет все равно не получался, коз не хватало.

На выгоне был еще один пастух — помоложе, Тонэ, так звали молодого пастуха, сидел у костра и зашивал трехи толстой ниткой из крученой козьей шерсти. Увидев нас, он не растерялся, отложил трехи, с достоинством поднялся, вымыл руки, уложил погонщика мулов Ераноса на войлок и осторожно стал заправлять ему кишки на место. Потом он потер края раны какими-то растениями, раскалил на огне большую иглу и прямо на наших глазах той же черной ниткой стал зашивать человеку живот. Много всякого я видел на свете, но чтобы сапожной иглой зашивали живьем рану, да еще и ниткой, скрученной из козьей шерсти, — такого я и вообразить себе не мог.

— Помрет, — покачал головой Франк-Мосо.

— Выживет, — сказал Чоло.

Честно говоря, я тоже не рассчитывал, что дядюшка Еранос выкарабкается из этой скверной истории. Пастух снова подержал иглу над огнем.

— Будьте спокойны, — заметив наше беспокойство, усмехнулся брнашенец Тонэ. — Не впервой мне. Ведь что у человека живот, что у козы — все одно. — Он сделал последние стежки над пупком. Потом нагнулся, зубами перекусил нитку и, взяв нож, сделал маленькую зарубочку на своем пастушьем посохе, пониже тех зарубочек, которые обозначали забитых коз. Что ж, этот человек вел свой счет таким образом.

Непослушные козы то и дело разбегались. Пастухам не столько приходилось обороняться от волков, сколько бегать и собирать коз. Ночью козы могли вдруг выбежать одна за другой и разбрестись по горам. Поди ищи их потом в потемках.

Из лесу вышли еще два пастуха, гоня перед собой отбившихся коз. Один из них волоком протащил мимо нас страшного бородатого козла и швырнул его у костра. Один рог у козла-вожака был совсем раздроблен, а ноги перебиты.

Этот яростный козлище уже целый год убегал от стада и уводил за собой сотни непокорных коз. За этим черным бородатым идолом, словно заговоренные, почему-то обычно бежали только белые козы, толкаясь и скатываясь с обрыва, словно пенящиеся воды водопада. Этой ночью он увел их к самому ущелью Красного Дерева, на этот раз он и сам разбился. Пастухи, пригнавшие коз, валились с ног от усталости.

Волкодавы, обступив раненого козла-вожака, яростно лаяли на него. Словно чувствовали, что черный этот бородач самый лютый их враг, почище всяких волков.

Погонщик мулов тихо застонал возле костра. Собаки, оставив козла, набросились на него.

Пришел Ходедан, он в третий раз запутался со счета и был сильно не в духе. Он отогнал собак, внимательно обследовал рану, остался доволен, кивнул и велел дать больному теплой воды с мятой.

— Давал уже, — сказал Тонэ.

— Еще дай. Нашего леса мята — спасение в таком деле.

Этот пастуший бог с сожалением посмотрел на поверженного козла, потом перевел взгляд на нас. Мы все поняли и не дали ему зарезать козла.

И тогда пастух Тонэ побежал к тополиной аллее. Он угостил нас тем самым шашлыком, который он собственноручно подвесил на самый высокий сук.

И такая кругом царила прохлада, такой ветер реял в сказочных Брнашенских горах!..

Погонщик мулов Еранос не умер. Через пять дней пастухи вытащили из шва нитки, и он живой-невредимый вернулся в монастырь, а мы спустились с горы Хачух и через ущелье Красного Дерева все направились к Бердакским лесам.

Один из пастушьих волкодавов спустился с нами в ущелье. Это был тот самый пес, который в этой теснине слизывал кровь Халила с земли, я узнал его.

Мы оглянулись в соко-высоко на макушке тополя раскачивался кошель хутского пастуха. Как только мы дошли до места, Франк-Мосо первым делом отдал колозы Молнии Андреасу, чтобы тот спрятал их в своей пещере. На всякий случай.

46. У архимандрита Хесу

В этот год выпало так много снега, что, как сказал бы сасунец Фадэ, «если бы воробушек лег на спину и вытянул вверх лапки, он достал бы до самого бога».