Зов Пятиликого. Эхо грядущей бури

– Известно, что! Давно пора с Каганатом вражду прекращать. Разве же это дело? Одним ведь народом прежде были, а теперь чего? С тех пор как Април взбунтовался, уж два раза наша армия его осаждать пыталася, а оба раза бита была. В первый раз потерял я младшего сынка, во второй уж и старшего. Только внучка на шее осталась, мамка-то ее еще при родах душу Богу отдала, – он закинул в рот остатки лепешки, продолжив говорить и жевать одновременно. – А енто ведь притом, что каганатская армия, считай, на войну-то и не явилась.

– То есть?

– А вот то и есть. Говорят, только трибушплеты их окаянные лупили.

– Требушеты, – важно поправил его пьяный.

– А я чаво сказал? Ну так вот как осадный лагерь наши ставили, начинали бить они оба раза, и били от самого горизонту, из-за леса часть, а часть из-за реки. Видать зачарование шибко хитрое, у нас так далеко и точно не умеют. В итоге тех, кто все же штурмом пошел да до стен добрался, там и приняли, а кого побежал, уж конница из Априла догнала. Вот тебе и повоевали. И кому енто было надо?

– Ясно кому! Каганату, – со злостью бросил сидящий рядом со мной.

– А вот не-е-ет! – погрозил ему старик кривым пальцем. – Я ведь из ума-то пока не выжил. Каганат после Восстания Вольных городов чего сделал? А ничего! Войны нам не объявлял, торговли не прекратил, а сказал, мол, хотите отдельно жить, так и пес с вами. Но ведь нет же! Надо было королю проклятые порядки Имперские возвращать, над верою глумиться, да язык всем единый навязывать?

– В одном ты, конечно, прав, – вновь произнес тот, что сидел рядом со мной. – Король Петроф дел наворотил много. И самая главная его беда, что не создав хорошей армии, взялся город штурмовать. Слыхал я, друзья наши заморские не велели ему этого делать. Всему, мол, свое время – и Април возьмешь, и дальше двинешься, будешь, говорили, гнать эту белобрысую погань, пока последний сучонок каганатский за Ледяной хребет не убежит, а уж там и издохнет. Да не послушался король. Вот тебе и результат – из-за спеси его сынки твои покойничками лежат, железом каганатским скошены. Так что гнать надо короля с престола. Браться всем пора за оружие! Людей в городе много, раз в сто больше, чем солдат на страже да в гарнизоне. Но и те кровопийцу короля уже ненавидят давно, так что большая их часть к народу присоединится. Что же до Каганата, – он усмехнулся, – Вспомни что на наших землях делалось, едва Империю выбить удалось. Голод лютый, болезни да разбойники на каждом углу! А Каганат зерно суурмаранское на север увозил да скот угонял, чтоб побольше нас перемерло. Наказать хотел, за то, что мы спокойно под Империей жили несколько лет и нужды не знали. Вот так-то.

– Продовольствие и впрямь вывозилось, – проговорил я, словами живущего в голове Тамора. – Но на севере голод был еще страшнее. Людей там погибло не меньше. Без этой еды опустеть могли целые города.

Сидевший рядом взглянул на меня с презрительным вызовом и что-то в его глазах мне показалось странным. Увиделась там вовсе не ненависть озлобленного человека, а раздражение работяги, которому невесть кто мешает выполнять привычную работу.

Неужто подстрекатель?

– Кто тебе такое дерьмо в голову залил? – бросил он насмешливо.

– Тот, кто мне уж точно врать не станет. А вот тебя я впервые вижу.

По моей интонации и тяжелому взгляду он, похоже, догадался, что стоит поумерить пыл.

– Ну, может оно и так. Только ведь что потом было? Войска карательные на наши головы Каганат проклятый бросил! Людей на улицах мечами без разбора секли, бардов, да глашатев вешали!

– Ты ведь сам сказал, что здесь на юге много бандитов развелось. Вот от них-то мы и избавляли мирных граждан. То, что и невиновные пострадали, я допускаю. Да только иначе было никак, весь край утопал в беззаконии. А что до бардов и глашатаев, трогали только тех, кто Ормадару подпевал, да призывал к беспорядкам.

Сам не заметил, как на время позволил частичке души Тамора проявиться сильнее обычного.

– Каганатский, значит? – фыркнул подстрекатель и скосил взгляд на рукоять моего меча. Простыня чуть съехала, обнажая навершие с символом черного солнца, перечеркнутого трещиной. – А чего ж тогда с мечом таким ходишь? Ручки-то не жжет?

– Понравился? Могу поближе показать. Тут и переулок есть глухой неподалеку.

Я поднялся, и подстрекатель тут же продемонстрировал, что означает фраза «ветром сдуло». Спрыгнув с лавки, он припустился вдоль по улице со скоростью, которой могли позавидовать не только нищие, но и профессиональные бегуны.

– Ну, полно, – махнул рукой старик. – Чаво скандалите? Не знаю уж, что там с Каганатом, не мое это дело. А вот если бы король Петроф и впрямь Ормадара слушался, глядишь живы сынки мои были, и сам не побирался у храма. Там ведь нынче только монахини и подают. Глянь на них, а щечки впалые, кожа серая, точно под цвет одежд скоро сделается. Иной раз и брать-то стыдно.

Я тяжело вздохнул, убрал оружие в опустевший рюкзак и сел обратно.

– Если бы, Ладмир жив был, – тихо произнес тот, что сидел посередине. – Только нет его больше. Порешили.