Зов Полярной звезды

Адель трепетала в его объятиях, упиралась ручками, но не всерьез, а так, для проформы.

— Вадим… я понимаю, из-за чего ты. И мне… мне… — запнулась, ища нужную формулировку.

— Тебе потешно?

— Нет. Ты мне тоже нравишься, но… Не срастется у нас с тобой.

— Почему?

— Семь лет уже, как я Мишу потеряла. С той поры никого к себе не подпускаю — ни к телу, ни к сердцу. Не представляю, как это — с другим… Вроде измены тому, с кем вечной клятвой связана.

— Какая же планетарная у вас любовь была, р-раз ты до сей поры обет хранишь… Как в р-романах у Виктора Гюго.

— Миша был обычным человеком, не из книжек. Жизнерадостный, с юмором… Между прочим, «потешно» — это я от него переняла. И знаешь, для меня он и сейчас живой. Не могу его мертвым представить. Не получается…

Отпустил. Как-то скомкался весь, шагнул косолапо назад, давая понять: ты — птица вольная, лети. Но смотрел с мольбой, надеялся до последнего.

И она снизошла, помиловала.

— Потешный ты… Что с тобой поделаешь! Едем…

Налетел вихрем. Обнял сызнова.

Поцеловал.

В щечку.

Глава V, в которой Север встречает путешественников крайне неприветливо

В середине октября экспедиция достигла Кандалакши — неприметного городка на берегу Белого моря, запаслась там сушеной рыбой, внесшей долгожданное разнообразие в скудный рацион, а еще через трое суток добралась до села Имандра, расположенного поблизости от одноименного озера, самого крупного на Кольском полуострове. Чахлое сельцо разрослось в годы строительства Мурманки (как называли в просторечии здешнюю железную дорогу), пополнилось жителями, однако в военное лихолетье вновь оскудело. Нынче в нем работала разве что лесопилка и велось обслуживание станции, через которую шли составы на Мурманск и обратно.

В Имандре задержались более чем на сутки — заело клапан парового котла, и механик настоял на ремонте. Покуда устранялась неисправность, Барченко, взяв с собою Вадима и Чубатюка, заглянул на огонек к старожилу Панкрату Ефимову, на которого как на знатока кольских мест и обычаев указали в волисполкоме.

Панкрат оказался дремучим старцем лет под девяносто. Он восседал у себя в избе на лавке под четырьмя рядами образов в позолоченных окладах и коршуном взирал на пришедших.

— Куда направляетесь? — вопросил, как пограничник у шлагбаума.

Барченко без лишних доскональностей обозначил задачу экспедиции. Забравшись так далече, можно было не юлить — от местных ожидались советы и помощь, без чего экспедиция рисковала не продвинуться в своих изысканиях ни на йоту.

— Меряченье? — Старик пожамкал сухими губами. — Слыхивал… Нойды лопинские таинство ведают. Окромя их — ни един.

— А как бы с ними стакнуться? — лисицей подлез Александр Васильевич, легко перенимая манеру говорения своего благообразного собеседника. — Аще воспомогли бы нам, отче, я бы мошну разверз, отблагодарил по-христиански…

— Это что еще за диакон выискался? — осадил его Панкрат. — Али меня передразниваешь?

На подмогу оконфуженному шефу пришел Вадим:

— Нам нужно встретиться с нойдами. Не подскажете как? Все, что связано с р-расходами, р-решаемо.

Старец пожевал губы, перевел взор на замурзанное окошко, сквозь которое виднелась поросль обнажившихся к зиме карликовых березок. Выдал:

— Того, кто в таинство меряченья проникнет, погибель ждет. Не скажу ничего.

— Уважаемый! — Барченко простер руки, взывая к милосердию. — Вы нам только тропку укажите, а дальше мы сами…

Но аксакал уперся, затряс седыми патлами, его впалый рот запузырился желтой слюной:

— Нет! У лопинов невдалеке селенье было… Масельгский погост… Нойд на него за провинность меряченье навел, так все подчистую в озере утопли. Хотите, чтобы и с вами такое стало, дурьи балабасы?

Вадим прижмурился, и соткалась зарисовка: горбатый крысолов с ухмылочкой Иуды играет на тростниковой дудке и ведет за собой к пруду полчище серых грызунов… Не иначе, в детстве читал? Надо же, прорезалось!

— Слышь, батя, — вкрутился Чубатюк, — ты турусы свои процеживай, итишкина копоть! А то нарвешься на тукман, по иконостасу вместе с рейтузами размажу…

Вестимо, после такого оскорбительного выпада выставлены были из старцева скита с позором.

Пока шли назад, к поезду, Вадим не преминул упрекнуть Макара за бестактность. Обидно же: старик наверняка знал многое по интересующей их теме, и, если б подыскать к нему должный подход, глядишь, поделился бы полезными сведениями.

Макар не оправдывался, вину свою осознавал. Зато Барченко — вот оригинал! — шагал веселый, насвистывал «Чижика-пыжика».

— Чему р-радуетесь, Александр Васильевич?

— А как не радоваться? Оный Мафусаил подтвердил наши версии. Эффект арктического психоза существует. Так что не зря мы сюда прибыли.

— Но он не сказал нам, где искать нойдов, владеющих тайной…

— Мне и так ведомо. — Барченко на ходу полистал потрепанную записную книжку. — Вот. Талмуд Ферсмана с указанием маршрутов. Нам надлежит доехать до станции Оленья, это примерно в полутора часах отсюда. Там сойдем с поезда и поищем проводников через тундру. Можно и самим, по компасу, но боюсь, не угодить бы в елань…