Зов Полярной звезды

На этой реплике Александр Васильевич покинул своих спутников и направился к пильщикам, занятым разделкой бревен. Он стал показывать им книжку, что-то уточняя. Вадим с Макаром подошли к поезду вдвоем и увидели Прохора Подберезкина. Кухмистер соорудил возле вагонов что-то наподобие тагана, водрузил на него котел и подбрасывал в огонь уголь из паровозного тендера. Раскочегарив пламя, Прохор принялся ожесточенно рубить на пне шматы солонины. Тесак длиной с латиноамериканское мачете взлетал и падал, отхватывая ломти мяса, которые Прохор бросал в котел, где уже бурлила, закипая, вода.

Зрелище произвело на Вадима неприятное впечатление. И дело не в том, что при виде варева из солонины заныло в желудке (кулинарное искусство Прохора не вызывало ничего, кроме очистительных позывов). Этот тесак… эти отлетающие ошметки… Вспомнилось, как Подберезкин стоял над катавшимся по земле Непей-Пивом. Стоял и смотрел. А если перед тем он его сам того… ножичком по горлу?

— Макар, а ты Прохора давно знаешь?

— Сколько и ты. Мерзопакостная личность, сто дикобразов ему в хайло…

Емко высказался Чубатюк, ни убавить, ни прибавить.

Мерзопакостная личность, будто услышав, что о ней говорят, недобро уставилась на них, тесак повис в гамадрильей руке. Вадим отвернулся и ушел к себе в теплушку.

Починив клапан, двинулись дальше. В Имандре их предостерегли: рельсы на следующем перегоне расшатаны, давно никто не поправлял, надсмотра нет. Поэтому поезд шел тихо, врастяжку погромыхивал на стыках. Вадим вышел в тамбур, сел и, как давеча Чубатюк, свесил ноги наружу. Мимо проплывали отягощенные плотной, как броня, хвоей сосны и ели. Их малахитовый цвет соседствовал с чернотой обезлиствевших берез и осин. Порошило, снежинки звездочками оседали на шинели Вадима и медленно таяли.

Заскрипела дверь, к Вадиму присоединился Барченко, но не сел, а встал за спиной, раскуривая трубку.

— О чем печалуетесь, Вадим Сергеевич?

— Ни о чем… Вот смотрю и не могу отделаться от мысли, что я в этих краях уже бывал.

— Ну-ка, ну-ка. — Барченко опустился на корточки, чтобы колесный перестук не мешал слушать. — Это из чего вы такое заключили?

— Да тут все мне знакомо! Северная природа… елки точно так же промелькивали… Только железной дороги не было, ехали по тракту на конях…

— Это из прошлой жизни, что ли? Да, раньше здесь Кольский почтовый тракт пролегал. Еще в эру махрового царизма.

— Не в прошлой. Недавно… — Вадим напрягся, выцарапывая из памяти разрозненные крупицы. — Кожаные куртки… как у нас… пистолеты… я совсем молодой… и сугробы кругом, мороз…

— Еще что-нибудь вспомните?

— Нет. — Отер ладонью взопревший лоб. — Больше ничего…

Барченко поворочал в трубке палочкой, разгреб тлеющий табак, овеял себя душистым дымком, который мгновенно унесло ветром.

— Вы читали про дежавю? О нем писали Бергсон, Буарак, Фрейд… Это из разряда ложных воспоминаний — когда вам мнится, будто вы уже пребывали в таком-то месте и в таких-то обстоятельствах. Иногда картинка очень явственная, но начинаешь разбирать — где, когда, с кем, — и она рассыпается. Случалось с вами подобное?

— Случалось. Но сейчас не то… — Вадим досадливо покрутил головой. — Не дежавю. Другое.

— А вы не пыжьтесь. Насильно мозгу мил не будешь. Выдастся минутка, проведу с вами еще сеанс. Достроим картинки.

Железнодорожная станция Оленья, появившаяся на географической карте всего семь лет тому назад, когда Мурманку тянули к Кольскому заливу, представляла собой несколько деревянных хибар, в которых ютился обслуживающий персонал, возглавляемый кряжистым помором с библейским именем Лука. Здесь группа Барченко покинула поезд, который потащился далее на север, к Мурманску.

В отличие от суеверного имандровского Панкрата, Лука отнесся к просьбам столичных гостей по-деловому, особенно когда увидел мандаты с гэпэушными печатями.

— Вы, эт, не обижайтесь, коль чего не в достатке, — сразу повинился он, нервически теребя козлиную бороденку. — По углам вас, эт, распределим, но их у нас негусто, так что «Англетеров» не ждите.

— Ничего, мы к тяготам привыкшие, — уверил его Барченко. — Вы нам лучше про меряченье поведайте и про нойдов. А то нас за это соседи ваши мало не побили.

Лука похихикал над вспыльчивостью старца Панкрата, однако и сам оказался малоразговорчив. Замямлил, что, мол, все это пустобрехство и он ни в какое меряченье не верит. Тем не менее подтвердил, что лопарские шаманы владеют своеобычной техникой воздействия на людей, каковая доподлинно не разгадана.

— Я, эт, по части разных там приворотов-отворотов и прочей бесовщины грамотей не баский. Вам бы с самими нойдами погуторить.

— За тем мы и приехали. Найдется у вас проводник, который дорогу к Сейду укажет?

— Найдется! — возрадовался Лука возможности перевести стрелки на другого. — Работает у меня один парнишка, Хойко его кличут. Отец у него поморского роду-племени, а мать лопарка. Он по-ихнему худо-бедно чешет и тундру знает, как свой малахай. Позвать?