Зов в сумерках

Хозяйка дома пристально, вопрошающе смотрела Елене в глаза. Чувствовала она ответ, знала. Елена лишь кивнула, да опустила взгляд в недопитую стопку. Макс отошел от Прасковьи и глотнул свою порцию залпом. Прасковья заплакала, спрятав лицо в ладонях. Не по умершему любимому, а потому что поняла…

— Чудной он всегда был, — глухо сказала она, немного успокоившись. — Травы знал, глаз у него плохой был. Ведь это он меня научил всему. А сам-то намного больше ведал. Его за спиной колдуном звали. И уезжал он за книгами какими-то. И свои у него были. Неужели мало?

— А сын в него пошел. — Это был не вопрос, а утверждение, Елена просто старалась быстрее закончить тягостный разговор.

— Конечно. — Прасковья горько улыбнулась. — Даже сильнее он стал, когда… Я боялась его, отдалялась, хоть и больно мне было. Последний год он и сам не приходил. Наверное, за старое принялся. Мало ли юбок в деревне?

— Он так и жил в заброшенной избе, да? — спросил Серега вдруг севшим голосом.

— А что ему дом бросать? — опять пожала Прасковья плечами. — Хозяйство у него богатое было поначалу. Да вот скот что-то дох. Но девки его не бросали. И при мне к нему дорожку проторили. Что мне с ними тягаться? Сохли все по нему. До болезни. Бывало, положит он на бабу глаз. Вот она румяная ходит, веселая. А потом с лица спадает, бледнеет, высыхает прямо вся… Хорошо, что там он жил. Мужики наши давно его убить мыслили… И?..

Она опять на Елену уставилась. Пытливо. Жалобно. Ей необходимо было знать…

— Нет, — покачала она головой. — Простите, Прасковья. Не мужики его. Он был… В общем, не просто так по нему девки сохли. Не с тоски.

— Да, поняла я теперь, — тихо сказала Прасковья. — Но… Но если колечко у тебя, девонька, неужто ты?..

— Нет. — Елене стало совсем трудно. Да и не знала она всего. И что знала, говорить не хотела при мужиках.

— Идите отсюда, мальчики, — вдруг скомандовала Прасковья. — Не для вас это. Наши слезы да тоска. Идите. Девонька у меня останется. Потолкуем мы с ней, посекретничаем.

Макс согласно кивнул.

— Тебе, Лен, тут лучше будет, — сказал он приятельнице. — В избе надежнее, чем в гамаке под звездами.

— Да и сеновал рядом, — игриво подмигнул Серега.

— Валите уже, — грубовато посоветовала Елена. — Никуда я не денусь отсюда. Что-то ног своих не чувствую.

— Хорошее у меня вино? — улыбнулась через силу Прасковья.

Потом они долго сидели на кухне. Елена, с трудом подбирая слова, рассказывала историю. О деревенском колдуне, который хотел большего. Как поехал за знанием, а вернулся с находкой. О том, как колдун переродился в упыря, как помолодел при этом. О том, что не было никакого отца и сына. Был только он — Прасковьин любимый. Единственное, чем могла она успокоить женщину, что все эти смерти были не по вине ее милого. А по вине той, что заменила Прасковью в постели упыря.

— Не смогу я тебе помочь, девочка, — виновато произнесла Прасковья. — Не знаю я ее. Не смотрела я. Гордая. Что мне сердце травить? Да и не муж он мне был.

— А как давно пропал он? — уже спокойно, с чисто профессиональным интересом, выспрашивала Елена.

— Да с год назад. С полтора. Зимой, — вспоминала Прасковья. — Нету его и нет. Я не ходила к нему. Незачем уже. Да и дети мне не простили бы.

— Хорошо, что не пошла, — согласилась Елена, вспоминая жуткую картину, виденную днем. — Он Старшим был. Упырем старшим. Главой гнезда. А теперь молодежь бесится. Девка его других обращать начала. Он правила знал. А новые, если и знают, жить по ним не станут. Защита тебе нужна, Прасковья.

— С чего это? — немного испугалась хозяйка.

— Ох… — и тут объяснять было не просто. — Ты мне скажи, сама ведь понимаешь, что неспроста ты… Ну, тебе же к восьмидесяти, да? А ты на сорок пять максимум выглядишь.

— Так ведь то его подарок. — Глаза Прасковьи заволокло воспоминаниями, грустными, но близкими сердцу. — Вот точь-в‑точь, как с сыном его. Вернее, с ним… Когда он, как ты сказала, обратился. Я тоже на кухне была, он вошел, еще в старом облике, перед отъездом, а я руку порезала. Он подскочил. Кровь слизнул и говорит: «Не тебе, Прасковья, кровь лить. Это я тебе крови попортил, мне и долги возвращать». И как полоснет ножом себе по ладони. Я ахнула. Руками глаза закрыла. А он смеется. Руки мои отвел, кровью своей мне губы накрасил. А потом так смотрит на меня, будто любуется. «Ох, — говорит, — Прасковья, умирать будешь от старости, а все молодой да красивой останешься». Годы идут, а я все такая же. А ведь мне немного осталось. Может, год-другой еще протяну…

И вдруг руками всплеснула, посмотрела на Елену с ужасом и болью.

— Ой, Лелечка, так после смерти и мне теперь покою не видать! Может, он бродил, меня ждал!

— Стоп, стоп, стоп, — проговорила Елена. — Успокойся. Это только подарок. Он же сам тогда еще не обратился. После смерти тебе не ходить. Я бы могла долго объяснять научно, что весь обряд соблюден не был. В общем, он же колдун был, вот и подарил тебе красоту. Не от крови его это. Вернее, от нее, но… Это уже просто магия. Хотя и высшего уровня.