Зов валькирий

Все замерли, перестали кричать. В тишине раздался легкий звук спущенной тетивы, и самые опытные из русов, знающие, как звучит боевой лук, ощутили, как невольно подсели колени. Это даже не звук – это ощущение мурашек в затылке… Никто не видел полета – стрелу заметили, когда она уже достигла цели. Первым увидев ее оперение в середине мешка, возле остальных, Велерад опустил руки и помотал головой от облегчения. И только тогда люди закричали.

Свен шумно выдохнул. Казалось, не дышал очень долго. Сердце колотилось. Стрела вошла в ствол дерева, прошив мешок.

– Ты убил это дерево! – выразительно сказал он Велераду, и кое-кто из стоящих ближе беспокойно засмеялся.

Будь на стреле другой наконечник и будь вместо дерева человек – упал бы мертвым, даже в кольчуге… Это оценили все, русы и мерен. В руках Велерада была сила и умение убивать; это и шло к его сильной для юноши фигуре, и не вязалось с румяным юным лицом. Вот только глаза его… Мельком глянув ему в глаза, Свен увидел тот же сосредоточенный взгляд, который бывает во время настоящего сражения. Взгляд, устремленный на тончайший невидимый рубеж между жизнью и смертью, который нельзя пересекать.

– Стрелы не бережет, – осуждающе шепнул Толмак Талаю.

Этот наконечник из ствола было уже не вытащить, но русы, казалось, на это не обратили внимания. Железа у них много, не то что у мерен; они вели игру за нечто более дорогое.

– Они равны, – сказал Толмак, и Свен понял его мысль по глазам.

– Ну, парни, осталось по одной. Может, еще дальше? – Свен показал назад, предлагая еще немного отойти.

Толмак кивнул и показал пять пальцев – еще пять шагов. Пока они отмеряли расстояние, оба бойца дышали на руки и «подогревали» луки. Придирчиво осмотрели стрелы. У того и другого грудь вздымалась от волнения и напряжения. Последняя стрела все решит.

– Давай опять ты первый! – знаком предложил Велераду Талай.

Стрелять первым легче, чтобы не ждать потом исхода, зависящего от другого, когда ты уже ничего не можешь сделать.

– Давай ты! – в ответ Велерад тоже показал ему на черту и улыбнулся, будто совсем не дорожа этим преимуществом.

Талай задержал на нем взгляд. Его выучка как стрелка была не хуже, возмещала даже более слабый лук. Но Велерад готов был с легкостью уступить сопернику более выгодные условия, будто они ничего не значили. Он дул на пальцы, показывая, что замерз, но продолжал улыбаться. Румянец во всю щеку, темные брови-куницы, блестящие глаза цвета запыленного желудя. Избранник Илетай. Тот Сын Неба, ради которого сестра покинула дом, родителей, все свое племя. Тот, кто обещает увести мере за южные моря, навстречу судьбе, которой они раньше не ведали. Сбудется ли это – решат два выстрела. Даже один. Останутся ли мерен жить, как жили уже многие века, или станут другими?

– Иди ты, – Талай кивнул на черту. – Я пока дух переведу. – Он положил руку на грудь, где под кафтаном из бело-рыжей телячьей шкуры висел охотничий оберег из птичьей косточки и медвежьего зуба на бронзовом кольце.

Велерад видел по его глазам, что дело не в усталости, но больше не стал спорить – не вечно же им топтаться на морозе без кожухов. Встал к черте, поднял лук. Волнение куда-то делось. Солнце, будто было на его стороне, спряталось за облако, резкий блеск снега приугас. Одно мгновение – и он получит Илетай либо потеряет ее и все то «стадо», что она ведет за собой…

Но образ Илетай мелькнул в мыслях и растаял. Важен был только выстрел. Сегодняшняя, мгновенная победа, которая покажет, что не зря он, Велерад, зовется сыном Альмунда, внуком «морского конунга» Годфреда и числит в своих предках самого Харальда Боезуба.

Годо попал бы в этот мешок с восьмидесяти шагов…

Когда стрела сорвалась с тетивы, у каждого оборвалось сердце, будто оно и было целью. Стрела вошла между древками четырех стрел, уже сидевших в середине мишени, и раздвинула их своим наконечником. До зрителей долетел легкий треск дерева. Но взамен крика раздался лишь общий вздох – люди не верили своим глазам. Помахав стрелкам, чтобы погодили, русы и мерен наперегонки побежали смотреть.

– Вот это диво!

– Никогда такого не видел!

– Ётуна мать!

Велерад отступил от черты с таким чувством, будто где-то в небесах все они одобрительно кивнули и тем сняли огромную тяжесть с его души – дед Годфред, прадед Регинфред, и так до Харальда Боезуба. Ну, и Годо оценил бы, если бы видел.

Свен забрал у него лук, Вигнир накинул ему на плечи кожух.

– Не расслабляйся, – негромко бросил брату Свен. – Если он тоже попадет, будем стрелять до первого промаха.

А это было вполне вероятно: соперники друг друга стоили.

– Стреляй уже, что ты копаешься! – в нетерпении выкрикнул Ерай, приплясывая на снегу.

Талай глубоко вдохнул, выпустил облако пара, взял стрелу. Свен вдруг заметил, что тот дрожит: не то замерз, не то не совладал с волнением. И каждое впустую утекавшее мгновение ослабляло его; зубы стучали, дрожь усиливалась.

– Стреляй, иначе все к Ёлсу… – негромко велел брату Толмак.

Еще раз вдохнув, Талай заученным движением вскинул лук. Еще одна стрела, и Илетай останется с ними дома… Все будет как раньше…