Зов валькирий

– Амунд, я уже говорил тебе, – ровным, приветливым голосом ответил ему Хельги; он не встал с места, а лишь повернулся к Амунду, придерживая свой золоченый кубок на столе. На славянский язык он перешел так же легко, будто не заметил никакого перехода. – Но, может быть, кто-то не знает, так я охотно расскажу снова. Задумал наш поход Олав конунг, ему и принадлежало право самому возглавить дружину либо дать вождя, с которым он послал бы свою удачу. Сколько мне известно, изначально он подумывал доверить войско своему брату…

– Ветурлиди, – подсказал Боргар и кивнул: мысль такая была.

– Но когда мы с Олавом заключили соглашение, что я тоже соберу войско для этого похода, то мы договорились и о другом: о браке моего сына Грима и Ульвхильд, дочери Олава. Теперь Грим приходится родичем нам обоим, и мы с Олавом оба доверяем ему свои войска и посылаем с ним свою удачу.

– Это соглашение было хорошо, но тогда в нем еще не было меня! – Амунд усмехнулся. При этом правый угол его рта так отчетливо дернулся кверху, словно его поддернули за веревочку; ухмылка наискось раскроила это некрасивое лицо, будто трещина скалу, придав ему совсем нечеловеческий вид. – Не хочу сказать худого о твоем сыне и зяте Олава, – Амунд бросил снисходительный взгляд на Грима, своего соседа по столу, – но судите сами, достойные мужи, и ты, Хельги конунг. Сын твой еще юн и ничем пока себя не проявил. Князь – ты, а не он, и истинно княжеская удача – твоя.

– Но ведь я сказал: я пошлю с моим сыном мою дису-хранительницу. И это будет почти то же самое, как если бы я сам был с войском…

– Это несомненно так, а хамингья нашего князя очень велика, ведь все его начинания удавались, – поддержал его Карл.

Ближние мужи Хельги, в ярких дорогих кафтанах, дружно закивали. Каждый из них сам был ходячим преданием, а имена иных знали даже цесари греческие, Леон и Александр.

– И это верно, я был бы лжецом, если бы стал спорить, – кивнул Амунд, но по лицу его было видно, что от своей мысли он не отступает ни на волос. – Однако зачем посылать лишь удачу конунга, когда есть сам конунг? Я, – он еще выпрямился и выпятил широкую грудь, на которой висела витая железная гривна, а на ней звенело десятка два разнообразных серебряных и золотых перстней, – иду с войском, и уж моя удача верно от меня не отступит! По роду я не хуже тебя и твоего сына, но по годам я старше его и мне невместно иметь над собой вчерашнего отрока, что едва успел жениться. И я сам владею столом моего отца и моих дедов. Будет несправедливо, если войско возглавит младший по годам и положению, когда рядом есть старший. А любая несправедливость несет неудачу – если не сразу, так завтра или послезавтра она приведет к беде. Поход наш будет долгим, и у злой судьбы найдется время отомстить.

Он умолк, и едва ли не каждый в гриднице содрогнулся. Этот великан, его низкий голос, его уверенность придавали произнесенным словам крепость заклинания, вырезанного рунами на камне. Все будет, как он сказал! Холодным ветром потянуло через души – предчувствием неудачи, смерти, стылой безгласной тьмы под черной землей…

– О! – едва слышно ахнула в тишине Брюнхильд и невольно шагнула вперед, будто хотела как-то помешать Амунду пророчить.

Он взглянул на нее, и снова кривая улыбка раскроила его длинное костистое лицо:

– Скажи, Золотистая Брюнхильд, любимица богов, – неужели я не прав?

Сидя довольно близко к княжескому столу, Свенельд хорошо видел лицо Амунда, и от взгляда его, устремленного на Брюнхильд, у него дрогнуло сердце. Взгляд этот не был угрожающим, он скорее выражал привязанность, будто Амунду было некое особое дело до Брюнхильд и он был уверен, что она его понимает.

Брюнхильд вдохнула всей грудью, но не ответила. Даже сам Свенельд не знал, что́ ей стоило бы ответить. По сути дела, Амунд был прав: равный Гриму родом, он, как обладатель княжьего стола, по положению был выше наследника такого же стола.

От этой речи Амунда Грим побледнел, стиснув зубы и сжав кулаки на коленях. Он едва выступил в первый в жизни поход, а его удачу и достоинство уже подвергали сомнению, да при всей дружине! И кто подвергал – чудовище, сидящее на плеснецком столе. Грим не был трусом, его научили защищать свою честь и словом, и мечом, но вызвать на поединок Амунда было бы столь же несомненным самоубийством, как шагнуть в огромный погребальный костер.

– Но у нас… – все же нашлась Брюнхильд, – у нас больше войска! У моего отца и у нашего родича Олава больше людей, чем у тебя, а значит, их удача больше!

По столам пролетел одобрительный гул; люди опомнились, будто девичий голос пробудил их от чар, и все вздохнули с облегчением. Многие кивали и улыбались: Брюнхильд нашла вполне достойный довод.

– Моя сестра сказала правду! – с облегчением воскликнул Грим и встал. – В нашем войске не только словене и русы, но и свеи, и даны, и вильцы, кривичи, чудины и мере, а значит, удача наша сильна по всему Среднему миру!