Зови меня своим именем (ЛП)

Мне нравилось чувствовать себя совершенно отдохнувшим. Может быть, древние были правы: нет никакого вреда время от времени выпустить немного крови. Если мне было бы все так же хорошо, возможно позже я мог бы сыграть одну или две прелюдии, фуги или фантазии Брамса. Я выпил еще йогурта и устроил ноги на соседний стул.

Мне потребовалось некоторое время разобраться в собственных мотивах. Я специально принял такую позу, хотел, чтобы он увидел меня таким расслабленным. Мог ли он знать, что я планировал на эту ночь.

— Оливер здесь? — спросил я, повернувшись к матери.

— Разве он не уехал?

Я отвернулся, ничего не сказав. Получается, вот таким было его «я буду поблизости».

Вскоре Мафалда пришла забрать пустые стаканы. «Vuoi un altro di questi»²³, — она как будто называла какой-то незнакомый напиток, иностранный, без итальянского названия. Которое ее, впрочем, совершенно не интересовало, даже если бы оно и существовало.

— Нет, пожалуй, я пойду прогуляюсь.

— Но куда ты пойдешь в такое время? — спросила она, имея в виду ужин. — Особенно после твоего состояния за обедом. Mi preoccupo.²⁴

— Со мной все будет в порядке.

— Я бы не советовала тебе это делать.

— Не волнуйся.

— Синьора, — крикнула она, ища поддержки матери.

Мать согласилась, что это была плохая идея.

— Тогда я пойду поплаваю.

Что угодно, лишь бы не считать часы до сегодняшней ночи.

По пути к пляжу я столкнулся с группой друзей. Они играли в волейбол на песке. Хотел ли я сыграть с ними? Нет, спасибо, я плохо себя чувствовал. Я оставил их позади, пройдя дальше к большому камню. Некоторое время смотрел на него и море. Покрытое яркой пестрой рябью солнечного света прямо предо мной, оно напоминало работы Моне. Я ступил в теплую воду. Я хотел быть рядом с кем-то. Но для меня не было проблемой быть одному.

Вскоре появилась Вимини, которую, очевидно, привел сюда кто-то из старших. Она услышала о моем недомогании:

— Мы оба больны…

— Ты знаешь, где Оливер?

— Я не знаю. Я думала, он отправился рыбачить с Анчизе.

— С Анчизе? Он сумасшедший! Он чуть не погиб в прошлый раз!

Она смотрела прочь, пряча лицо от садящегося солнца, и молчала.

— Он тебе нравится, не так ли?

— Да, — коротко ответил я.

— Ты нравишься ему тоже… больше, чем он тебе, я думаю.

Было ли это ее впечатлением?

Нет, это было впечатление Оливера.

Когда он рассказал ей?

Недавно.

Это соответствовало периоду почти полного отсутствия нашего общения. Даже мать тогда отвела меня в сторону и попросила быть повежливее с cauboi: «Все эти хождения из комнаты и в комнату даже без пренебрежительного “привет” — это плохо».

— Думаю, он прав, — сказала Вимини.

Я пожал плечами. Никогда прежде я не ощущал себя настолько противоречиво. Это была агония, что-то похожее на гнев поднималось внутри меня. Я пытался успокоить сознание и подумать о закате перед нами, так люди обманывают полиграф, представляя безмятежные и спокойные сцены, скрывая волнение, но параллельно с этим заставлял себя думать о других вещах, потому что не хотел оставить на эту ночь хоть какое-то сомнение. Он мог отказать, мог даже съехать из нашего дома и, если бы его прижали, сказать, почему. Это было самое худшее в моем воображении.

Ужасная мысль захватила меня. Что, если прямо сейчас где-то в толпе знакомых или среди тех людей, кто приглашает его на ужин, он рассказывал или намекал о случившемся между нами сегодня в городе? На его месте смог бы я сохранить этот секрет? Нет.

И тем не менее, он раскрыл мне кое-что важное: то, что я так сильно желал, можно отдать и получить совершенно естественно, и остается только задаваться вопросом, почему необходимо испытывать такой жгучий стыд и муки? Ведь это не сложнее, чем жест, чем общение, покупка пачки сигарет или передача косячка, быть остановленным девчонкой за piazzetta поздним вечером или, сделав ставку, подняться вверх на несколько минут к переводчице.

Вернувшись после плаванья, я опять не нашел никакого намека на его присутствие. Нет, он до сих пор где-то пропадал. Его велосипед оставался на том же месте еще с полудня. А Анчизе вернулся час назад. Я поднялся в свою комнату и вышел на балкон. Но французское окно было заперто. За стеклом были видны только его шорты. Он был в них за обедом.

Я прокрутил в голове сегодняшний день. На нем были купальные плавки, когда он зашел в мою комнату и пообещал быть поблизости. Я выглянул с балкона, надеясь увидеть лодку, если он вновь решил ее взять. Но она по-прежнему была пришвартована у нашего причала.

Когда я спустился вниз, отец пил коктейли с репортером из Франции. «Почему бы тебе что-нибудь не сыграть?» — спросил он. «Non mi va»²⁵. «E perche non ti va»²⁶, — он принял во внимание мой тон. «Perche non mi va!»²⁷ — вспылил я.

Перешагнув главный барьер сегодняшним утром, теперь я мог, кажется, открыто выражать все, бывшее на уме.

— Возможно, тебе тоже стоит выпить немного вина, — примирительно заметил отец.

Мафалда объявила, что ужин подан.

— Разве еще не рано для ужина? — легкая паника моментально захватила меня.

— Уже половина девятого.