Зовущие корни (СИ)

— О-о, вишь как, а мы про военного и не подумали даже. Кто говорил столяр, а кто сварщик, гадали все. И какой чин, поди, до капитана смог дослужиться? — все выспрашивал Саша Игнатьев.

Светлана прикрыла рот рукой, чтобы не прыснуть от смеха, отец возмутился не злобно:

— Че так мало берешь, Саша, че только до капитана?

— Не знаю, навскидку сказал.

— Друзья мои, люди добрые, — прервал спор Борис, глянув на часы, — скоро мой друг пожалует, он военный, полковник, все про меня расскажет. Жена и родители, конечно, знают, но тоже не сразу узнали. Согласилась Светлана стать моей, потом я и рассказал им. Пождите, скоро уже.

— О-о, полковник, это величина… В районе военком майор, да начальник полиции подполковник, а полковников отродясь не было, — произнес Антон Степанов, — в кино только видел. А пока за молодых — горько!

Михайлов видел, что люди истинно радуются — Светлану за своего отдают, и не уедет она из деревни. Только иногда набегала грустинка на лица Матвея и Валентины, стряхивали они ее, словно наваждение, и веселились со всеми. Дочку жалеют, понимал он.

Вскоре послышался шум вертушки, приземлился вертолет за деревней, чтобы не поднимать пыль. Сухоруков прибыл при параде, в орденах и медалях. Подошел к Борису, обнял, поцеловал невесту в щеку, вручил подарок от себя и от воинской части, поставил две большие коробки на веранду.

Гостя усадили, налили штрафную, он встал, поднял стакан.

— Борис Николаевич, ты знаешь, я так и не женился… А вот ты нашел себе красавицу. Счастья вам, молодые, добра полный дом и удачи! Горько!

Выпили, закусили, женщины, особенно помоложе, подходящего возраста, косили взглядом на Сухорукова, стараясь обратить на себя внимание. Холостой мужик, вдруг получится что-нибудь. Деревенские рассматривали боевые награды, удивлялись и восхищались. Мирное время, а человек повоевать успел.

Игнатьев заерзал на скамье, не вытерпел:

— Скажите нам, господин полковник, Борис Николаевич кто по званию — капитан, майор али подполковник целый?

У Сухорукова даже кусок в горле застрял, он проглотил его с трудом, спросил тихо Михайлова: «Не знают, что ли»? «Не знают, можешь рассказать», — так же тихо ответил он.

— Что ж, — он встал, — я еще раз убеждаюсь в скромности этого человека. Знаю его давно, приходилось воевать вместе. Небывалой храбрости, отваги, скромности и честности человек, заслуживший награды и высокое звание. В свое время от лютой смерти меня спас — еще раз низкий поклон тебе, Борис Николаевич, — он поклонился низко, — а по званию он, господа, генерал.

Люди притихли сразу, кто-то шепнул: «Быть не может».

— Может, господа, может. Борис Николаевич, — обратился к нему полковник, — уважь народ, покажись в форме, а то не поверят.

Светлана с родителями тоже просили. Борис встал, ушел в дом, вышел через пару минут — народ ахнул, разглядывая форму и награды.

— Вот, Сашка, — с гордостью произнес Андрей, — а ты капитан, капитан.

— За генерала и генеральшу, — произнес Сухоруков, — горько!

Бабы шептались меж собой потихоньку: «Светка-то теперь генеральша… не подойдешь… какого мужика отхватила… не верится до сих пор.» «Че не верится-то, — отвечала другая, — сын нашей учительницы, этим все сказано». «Да… это точно».

* * *

На календаре уже летний месяц август. Днем достаточно тепло и даже жарко, но вечера прохладные, а ночью в одной рубашке уже не походишь. По утрам зависает над рекой туман распрысканным молочком и расползается по долине и сопкам. Выйдешь утром со сна на улицу — вроде бы ничего, постоишь немного и уже брррр, холодно. Бежишь в дом согреться или накинуть на плечи что-нибудь тепленькое, если хочешь постоять на дворе еще или пройтись к реке. А там туман окутывает и тебя, накрывает влажной пеленой, висит, не шевелясь, и только часам к десяти начинает расползаться бесследно, растворяясь в воздухе. Хотя неверно — остается роса на траве, на деревьях и кустарниках. Пройдешься утром по лесу и вернешься мокрым, а дождя, как не бывало. Грибная пора…

Отгремела деревенская свадьба, отплясала под лихую гармошку, отзвенела песнями и затихла. Взбрыкнула на следующий день похмельем и успокоилась окончательно.

Михайлов с отцом собирались в лес — главное не сделано, дров нет, зимой в деревне без них не прожить. Холода трескучие стоят, заворачивая под пятьдесят. Борис надевал сапоги. Эх, сапожки… еще со службы остались, яловые, крепкие, таких сейчас и не делают, наверное.

Андрей завел трактор, сели в кабину, поехали. Тарахтел, пыхтел старенький Беларус, но ехал, тащил за собой тележку. Дорога лесная, с выбоинами и пнями, но потихоньку проехать вполне возможно. Михайлов отметил, что деляна не так далеко, километра два, не более. Андрей сразу же развернул трактор, сдал немного назад, поближе к сваленному в кучу кругляку. Лес валили зимой, забирали летом. Деревенские знали неписаные правила — сколько взял летом, столько и наготовь зимой. Выполняли без всякого на то контроля, иначе в деревне не проживешь.