Зовущие корни (СИ)

Бревна распиливали на чурки на месте, две бензопилы визжали несколько часов подряд, пугая и разгоняя лесную дичь и зверя. Устали, присели отдохнуть.

— Все еще не верится, — начал разговор Андрей, пуская клубы дыма, — встану иногда утром с кровати, спросонья отдерну ногу с пола на рефлексе. Не верил, два года не надеялся, что ходить стану. А как без ноги жить в деревне, если в семье другого мужика нет. Здоровье есть, делать что-то можно, но мяса не добудешь, дров не привезешь. Живешь, как на подачках. Приноровился даже картошку садить и копать, кули только Нина таскала. Застрелиться хотел как-то, но кому от этого легче станет, мне разве что? — он вздохнул и сменил тему: — Как считаешь, Борис, достаточно напилили?

— Я лишь в учениках, отец, тебе решать. Через годик-два полностью обживусь, — ответил он.

— На три тележки хватит, — махнул рукой отец, — достаточно. Пойдем грузить.

Борис вначале стал укладывать чурки ровненько, чтобы больше вошло. Андрей возразил:

— Не, так не пойдет, трактор старый, не вытянет — время только тратить.

Они накидали чурки, как попало, повезли первые в дом. Свалили во дворе Михайлова, сразу унося под навес, чтобы дать место следующей партии.

У Яковлевых дрова еще были. Им хватало одной тележки. Ближе к вечеру с чурками разобрались, вывезли все. Светлана с матерью накрыли на стол, поставили мужикам бутылку водки.

— Давай лучше самогонки, Света, — попросил Борис, — на кедровых орешках прекрасная получается. Крепкая, ядреная и голова с утра не болит. Выпьем по стакану с отцом и хватит.

Михайлов в городе всегда мечтал поесть по-деревенски — мяса вдоволь, картошки, соленых огурцов, грибов, капусты. Очень он любил грузди и рыжики, а если с водочкой, то вообще прелесть. Хлеб пекли сами в духовке, и сейчас семья не зависела от автолавки совсем.

— Света, сбегай к Матвею, позови к нам на рюмочку, — попросил отец, — не, подожди, лучше ты сходи, мать, сама, позови обоих, как-то неудобно одного приглашать. — Нина ушла, а он продолжил: — Хорошо, что мы трактор отремонтировали, сейчас бы пришлось в поселок идти на поклон, ждать — приедет, не приедет, когда соизволит. Плохо, когда от кого-то зависишь, терпеть этого не могу, но приходилось, что поделать. Матвею дров тоже привезем, а другим я ничем не обязан. Как ты считаешь, Борис?

— Правильно, отец, поддерживаю. Конечно, жалко видеть, как люди маются, брошенные государством, но и нам не разорваться. Немощным умереть не дадим, совесть не позволит, поможем дровами. Есть такие в деревне, отец?

— Не, пока нет, — ответил он.

— Глава поселковой администрации помогает хоть чем-то? — продолжал спрашивать Борис.

— Что ты, о чем? — Андрей рассмеялся, — они только перед выборами появляются, несколько человек сразу. Наобещают кучу и больше их не увидеть. Ни разу меж выборами никто не приезжал. Из начальства лишь участковый заезжал за самогонкой к Зинке и все, теперь и ее нету. Ладно, еще наша Михайловка, народ не совсем состарился и себя обслуживает. Автолавка все-таки приезжает летом раз в десять дней, если дождя нет. А дальше от нас в десяти верстах деревня — там один житель остался и то баба. Туда вообще никто не ездит и урну для голосования не возят — чего из-за одного голоса таскаться. Баба еще крепкая, охотится сама, рыбачит, огород садит, копает лопатой. Два раза в год за пенсией в район ходит сорок верст пешком. Пенсию получит, купит мешок соли и муки, из одежонки чего-нибудь и нанимает машину или мотоцикл, чтоб привезти. Отдает тысячу с пенсии. В районе особо самогонкой не берут, предпочитают деньгами. Так и живет одна, умрет и похоронить некому, через год найдут, не раньше, а то и через два. Кому мы нужны? Ей даже электричество обрезали. Сказали, что не рентабельно.

Михайлов ужаснулся услышанному. Каменный век какой-то. Подошел дед Матвей с Валентиной, сели за стол.

— Дак ты, Андрей про Василису, что ли рассказывал? Жуткая жизнь, страшная.

Мужики выпили по полстакана. Матвей закусывал и продолжал говорить:

— Была когда-то Грязновка большой деревней, но далеко от района, уехали все, осталась одна Василиса. Там родители ее лежат, муж и дети. Мужа медведь задрал, потом дети заболели. Пошла она пешком в райцентр за сорок верст, там ее пожалели, машину с фельдшером отправили, но поздно уже было. Так и живет одна, замаливает свои грехи. А в чем ее грех — дак… не понимаю я? Предлагали переселиться, а куда? Это на бумаге у начальства все хорошо, а на деле-то жилья нет, куда переедешь? Дак ты, типа, переселись, а жилье потом предоставим. Не смешно? Ей в канаве жить что ли, пусть и первое время, как утверждает начальство? Зря ты, Андрей, этот разговор завел, страшно элементарно.

Мужики налили еще по половине, выпили, закусывая. Женщины кушали, слушали, но в разговор не вмешивались.

— Не зря, дед Матвей разговор этот, не зря, — возразил Борис, — мы же люди, не звери какие. Надо помочь Василисе.

Дед Матвей вздохнул с сожалением, посмотрел участливо.

— Добрая ты душа, Борис Николаевич, но одной души на Россию не хватит.