— В деревне мы со Светланой остались и тетка Матрена, как одиночка, остальные все в орешник ушли, — рассказывала Нина Павловна за ужином, — выкопали картошку в первых числах и подались сразу. Парами ушли — мужик колотит, жена собирает. Тебя, Борис, хвалили, что даешь возможность заработать немного. Это они про твой уговор с Пономарем, всегда приятно слышать, когда зятя хвалят, — улыбнулась Нина Павловна. — К выборам вернутся, кулей по пять притащат, проголосуют, как ты сказал, и опять в кедрач. Еще кулей по пять набьют и остынут, плюсом себе кулек на зиму. Я только не пойму, Борис, почему ты не хочешь добыть орех на продажу, разве лишними деньги бывают?
Михайлов посмотрел на стограммовые граненые стаканчики на столе. У женщин наполовину полные, у него с тестем пустые, налил себе и ему, пододвинул бутылку Светлане.
— Все, убери от соблазна со стола, нам хватит с отцом. — Стал отвечать на вопрос. — Деньги лишними не бывают, это верно. У меня более масштабные задумки. С Пономаревым мы эту осень и зиму пообщаемся, я дал слово и его сдержу. Хотя… надо подумать.
Он встал и вышел на крыльцо покурить. Следом присел тесть, спросил:
— О чем задумался?
— Подожди, отец, помолчи немного, надо кое-что в уме просчитать, извини.
Он пожал плечами, надо, так надо, курил молча, видимо, стараясь угадать мысли зятя. Бросил докуренную сигарету в банку, теперь он тоже, по примеру, не раскидывал «бычки» где попало.
Михайлов размышлял недолго, вернулся за стол, начал с вопросов:
— Сколько шкурок соболя добывает охотник за сезон в среднем?
— Годы разные, Борис, как и удача охотника, здесь нет однозначного ответа, — пояснил тесть.
— И все-таки? — настаивал Михайлов.
— Все-таки… от десяти до сорока, у каждого по-разному получается. Выходит в среднем по двадцать пять.
— По какой цене вы шкурки сдаете?
— По тысяче принимают в районе, — ответил Яковлев, — здесь за пятьсот примут, но на это никто не согласен. Каждый в район пёхом ходит со своими шкурками.
— Это даже не грабеж, а полная обдираловка, — усмехнулся Михайлов, — кто шкурки умеет выделывать?
— Ты че, Борис? — не понял его тесть, — это же деревня, здесь все умеют.
— А килограмм ореха почем?
— Двадцать пять за кило… нормально.
Светлана уже давно смекнула, что Борис задает вопросы не просто так, но пока еще не улавливала смыслового направления. В своей уверенности, что он снова выдаст нечто «космическое», не сомневалась. Ждала исходя с нетерпением и улыбкой.
— Клуб стоит вроде бы целый и окна не выбиты… не подгнил сруб? — продолжал спрашивать Михайлов.
— Че ему будет? На листвяке стоит, — ответил тесть.
— Ты все на тракторе хотел покататься, отец, есть дело — надо тележку дров в клуб привезти. Он нам понадобится скоро.
— Клуб… зачем он нам?
— Зимой несильно-то людей на улице соберешь — холодно. Собрать можно, но в тепле лучше думается, уютнее. Ты сходи в клуб, присмотрись, может, что подправить надо, подколотить, замок на дверь повесить. Пусть сельчане орех сразу туда везут, а ты, Света, кули примешь и запишешь у кого сколько. Скажешь, что Пономарев со мной рассчитается за все сразу, а я уже деньги верну сам каждому лично.
— Зачем нам лишняя головная боль, Боря? — спросила Нина Павловна, — пусть бы Пономарь сам забирал и платил. Не пойму я что-то…
— Мама, — вмешалась в разговор Светлана, — ты его не знаешь? Он наверняка уже все продумал, не зря курить на крыльцо бегал, ему вполне пяти минут хватило обмозговать вопрос. Скоро начнет нас ошарашивать новостями, он же без прелюдий никак. Может, тебе, Боря, еще стопочку налить, чтобы ты жилы из нас не тянул? — с улыбкой спросила она.
— Стопочку? — Борис обнял ее, — можно и стопочку, только всем. Наливай, Света, если такая масть пошла.
Светлана встала, принесла бутылку, налила всем.
— За удачу, — поднял рюмку Михайлов и опрокинул ее в рот целиком, закусил груздочком. — Вы, Нина Павловна, говорили о головной боли, она действительно никому не нужна. Если сельчане продадут орех не по двадцать пять, а по пятьдесят рублей за килограмм — останутся довольны?
— Довольны? Не то слово — от счастья запрыгают, — ответил тесть.
— Вот я и куплю у них орех по пятьдесят, — пояснил Борис.
— Это же разорение сплошное, — ахнула Нина Павловна.
— Ты что, Света, скажешь? — спросил он жену.
— Что я скажу? — она погрозила ласково пальчиком, — скажу, что если ты купишь по пятьдесят, то продашь по сто. Никакого разорения, мама, здесь нет, а прибыль есть. Я не права?
— Конечно, права. Ты же у меня экономист, должна вперед смотреть. Вот вам и ответ, Нина Павловна, почему мы с отцом не пошли второй раз в орешник. Я здесь, за столом, ореха уже набил больше, чем вся деревня в целом. Да, станем покупать по пятьдесят и продавать по сто. Люди довольны и мы в том числе. Только говорить об этом не надо, даже нашему Шарику. Покупает Пономарь, пусть так народ и считает, цену им знать необязательно. На следующий год за сто купим и за сто продадим. Сразу нельзя, деньгами тоже «отравиться» можно. Но это не наш с вами бизнес, я мелочевкой заниматься не стану.