Зрелость

Сартр тем временем писал трактат на тему феноменологической психологии под названием «Психея», из которого опубликовал лишь отрывок, назвав его «Эскиз феноменологической теории эмоций». Там он развивал теорию психологического объекта, затронутую в эссе «Трансцендентность Эго». Однако, на его взгляд, это было всего лишь упражнение, и он прервал его, написав около четырехсот страниц, чтобы закончить свой сборник новелл.

Ольга помирилась со своими родителями и провела каникулы в Бёзвиле. У них были достаточно широкие взгляды, чтобы не возражать против ее стремления попытать счастья в Париже, а не прозябать в каком-нибудь захолустье. В июне я предложила ей заняться театром. К этому побуждала ее и Камилла, по-прежнему называвшая ее «моя крестница». В октябре она поступила в школу при «Ателье» и показала Дюллену монолог из «Случайности» Мериме, который я помогала ей готовить. И хотя под конец испытания она разразилась слезами, Дюллен поздравил ее, и в течение нескольких недель она с огромным удовольствием посещала его занятия. Он дал ей новую роль, которую она выучила наизусть; однако в школе она никого не знала и сидела в углу, не перекинувшись и словом с другими учениками, не решаясь попросить кого-то из них подавать ей реплики. «У меня нет партнера», — жалобно призналась она, когда Дюллен вызвал ее на прослушивание. Он воздел глаза и руки к небу и официально назначил ей партнера, велев работать им вместе и показать свою сцену через неделю. В течение многих месяцев испуганная Ольга не появлялась больше в «Ателье».

Она была в отчаянии, поскольку уроки Дюллена ей очень нравились. В своем бегстве она мне не призналась; молчание тяготило ее, она упрекала себя во всем, и это не облегчало ей жизнь. Уехавший в Берк Лионель временно уступил ей свою квартиру; она практически заперлась там, куря сигарету за сигаретой и предаваясь мрачным думам посреди полного беспорядка. Ее скверное настроение отражалось и на отношениях со мной. Это был самый невразумительный период нашей дружбы.

И это был один из самых невразумительных периодов и в моей жизни. Я не желала признавать, что война неизбежна или хотя бы возможна. Но сколько бы я ни изображала из себя страуса, угрозы, скапливавшиеся вокруг, угнетали меня.

Во Франции в течение нескольких месяцев агонизировал Народный фронт, он распался после выхода социалистов из правительства Шотана.

В то время как левые сдавали свои позиции, фашистские угрозы набирали силу. После взрывов на улице Пресбург[80] следствие выявило размах деятельности подпольной организации, которой «Аксьон франсез» дала название «Кагуль». На ней лежала ответственность за несколько убийств, авторов которых так и не нашли: убийство инженера Навашина, чей труп обнаружили в Булонском лесу, Летиции Туро, убитой в вагоне метро возле Порт Доре, братьев Россели, основателей антифашистского движения «Справедливость и Свобода». В феврале сорок кагуляров оказались в тюрьме. Исчезновение генерала Миллера свидетельствовало о существовании фашистского заговора, объединявшего в Европе и Америке большое число русских белоэмигрантов. Сами по себе эти движения не представляли серьезной опасности, однако они выявляли существование фашистского интернационала, вызревавшего по всему миру. Впрочем, эти силы действовали в открытую. На Дальнем Востоке «ось»[81] только что развязала новую войну: после инцидента на мосту Марко Поло японцы оккупировали Пекин и решили захватить весь Китай. Коммунисты и националисты объединились, китайцы оказали сопротивление, но какою ценой! Нанкин был разрушен. Чжабэй — огромное рабочее предместье на севере Шанхая — предано огню. Газеты публиковали ужасные снимки: груды женщин и детей, убитых японскими бомбами.