Зрелость

Работа по овладению миром, которую мы продолжали с Сартром, не сочеталась с косностью и барьерами, установленными обществом, поэтому мы их не признавали: мы считали, что человека надо создать заново. Колетт Одри, которую сильно политизированные друзья упрекали за то, что она попусту тратит с нами время, весело отвечала им: «Я готовлю человека будущего». Мы улыбались вместе с ней этим словам, однако они не казались нам такими уж безосновательными; однажды люди стряхнут косность и свободно создадут свою жизнь: как раз к этому мы и стремились. В сущности, обычно мы плыли по течению: когда отправлялись на зимний спорт, в Грецию, на джазовый концерт, на американский фильм, когда аплодировали Жилю и Жюльену. И все-таки, сталкиваясь с любой ситуацией, мы считали, что должны сами с ней справляться по своему усмотрению, не следуя никаким примерам. Мы изобрели наши отношения, нашу свободу, нашу близость, нашу откровенность; с меньшим успехом мы изобрели трио.

У нас была своеобразная манера путешествовать, отражавшая отчасти нашу неорганизованность, но даже это легкомыслие свидетельствовало об упорном стремлении к независимости. Мы посетили Грецию и сделали это по-своему. В Италии, в Испании, в Марокко мы по воле своей прихоти сочетали комфорт и воздержанность, усилие и леность. А главное, мы изобретали позиции, теории, идеи, но не сковывали себя ими, мы постоянно совершали революцию; это зачастую смущало наших близких, которые полагали, что неуклонно следуют за нами, в то время как мы находились уже где-то еще.

«От чего устаешь с вами, — сказал нам однажды Бост, — так это от того, что ваших мнений надо придерживаться только одновременно с вами».

Действительно, со стороны наших близких друзей мы неохотно воспринимали возражения, хотя по отношению к самим себе они у нас множились; мы подкрепляли их неоспоримыми аргументами, от которых через день не оставляли камня на камне.

Благодаря таким поворотам и вниманию, которое мы уделяли конкретным вещам, нам казалось, что мы тесно связаны с реальностью. Нам было смешно, когда в своих текстах и выступлениях Жан Валь или Арон говорили о необходимости идти «к конкретному», определять его: мы были уверены, что крепко держим это конкретное в руках. Однако, похожая в этом отношении на жизнь всех мелкобуржуазных интеллектуалов, наша собственная жизнь характеризовалась ее не-реальностью. У нас было ремесло, которым мы занимались достойно, но оно не отрывало нас от мира слов; интеллектуально мы были искренни и прилежны; как сказал мне однажды Сартр, у нас было реальное ощущение истины[89], а это уже что-то; однако это ни в коей мере не предполагало, что у нас присутствовало настоящее ощущение реальности.