Зрелость

В конце августа Сартр отправился в Париж для участия в одном собрании Сопротивления: в конце мая состоялось первое пленарное заседание Национального комитета писателей, и произошли перегруппировки. Я поехала встречать его в Анже и с террасы кафе напротив вокзала увидела, как он торопливо шагает, размахивая газетой: в «Комёдиа» только что появился первый отзыв на «Гостью» за подписью Марселя Арлана. Никогда позже ни одна статья не доставляла мне такого удовольствия; несмотря на некоторые оговорки, Арлан тепло отзывался о моем романе, судя по всему, он принимал его всерьез: это-то меня больше всего и обрадовало. Нечасто случается, что недвусмысленно исполняется некое давнее желание: эта статья, написанная настоящим критиком и напечатанная в настоящей газете, черным по белому, убеждала меня, что я написала настоящую книгу, что я действительно стала вдруг писателем. Я не скрывала своей радости.

Она не уменьшилась после моего возвращения в Париж; были и другие статьи, довольно многочисленные и по большей части хвалебные. Многие осуждали аморальность среды, которую я описывала; даже Арлан сожалел, что мои герои были одержимы постельными историями; действительно, в ту пору Виши запрещало «Тартюфа» и отрубало голову подпольной акушерке, занимавшейся абортами; все женщины были целомудренными, все девушки — девственницами, мужчины — верными, дети — невинными; и все-таки такая чрезмерная обидчивая стыдливость удивила меня: в «Гостье» так редко ложатся в постель! Зато я была приятно удивлена, прочитав замечания, сделанные Тьерри Молнье относительно Франсуазы, ее упорного стремления к счастью: я находила их справедливыми, и они застали меня врасплох; стало быть, моя книга обладала значимостью некоего объекта: в какой-то мере она ускользала от меня. Между тем я с радостью отмечала, что не изменила своим намерениям. Габриэль Марсель написал мне в очень любезном письме, что Ксавьер представляется ему безупречным воплощением Другого. Один мужчина в возрасте через Марко попросил меня о встрече; он рассказал мне о некой политической драме, весьма темной, в которой он был замешан, где движущей силой, как в «Гостье», была смертельная борьба двух сознаний. Таким образом, я убедилась, что темы, из которых я исходила, не потеряли в пути своего смысла. Я получила и другие письма; одно — от Кокто, другое, думаю, от Мориака. Рамон Фернандес, никогда не появлявшийся во «Флоре», пришел туда встретиться со мной; он примкнул к вражескому лагерю, и его поступок несколько смутил меня и вместе с тем тронул. В юности мне очень нравились его книги, и его предательство меня огорчило. Он располнел и носил белые гетры. Он поведал мне кое-что о сексуальной жизни Пруста, и это меня поразило.

Марко, который проник в свет, слышал благосклонные по отношению ко мне салонные разговоры; он передавал мне их с кислым видом: «Вы, верно, думаете, что друзья не отдавали вам должное!» — сказал он мне. Я с удовлетворением отметила его досаду. Неудачливый романист, с которым Сартр был немного знаком, встретил меня на втором этаже «Флоры». «Вам повезло! — сказал он мне. — Вы напали на хороший сюжет». Он покачал головой: «Да, это хороший сюжет, вам действительно повезло!» Я ожидала презрительного отношения Адамова. «Ну что, — сказала я ему, — вы видели? Это настоящий роман, с началом, серединой и концом: вам это очень не нравится?» Он покачал головой, его взгляд стал тяжелым. «Не то чтобы очень. Есть Ксавьер, — сказал он. — Есть Ксавьер». Из-за Ксавьер некоторые завсегдатаи «Флоры» находили для меня смягчающие обстоятельства, но большинство из них смотрели на меня с неодобрением; они жаловались Ольге, Мулуджи: я невыразительно рассказала о «Негритянском бале» и о его великолепном животном начале. Они не находили в этом романе ни одного из своих миров, а персонаж Франсуазы выводил их из себя. Особенно осуждали меня мужчины, женщины расходились во мнениях. Некоторые подходили ко мне: «Не могли бы мы время от времени встречаться?» Я уклонялась, и они казались обиженными. Один очень красивый молодой человек, Франсис Вентенон, с которым мы давно были знакомы лишь шапочно, проявил свое одобрение более изящным образом, он подарил мне пачку английских сигарет, что в ту пору было бесценным подарком; позже он часто приносил мне сигареты и английские романы, хотя, насколько я знала, он был совсем на мели.

Таким образом, своей книгой я вызывала любопытство, раздражение, симпатию; были люди, которым она нравилась. Наконец я сдержала обещания, данные себе в пятнадцать лет; наконец я получала вознаграждение за долгую нервную работу! Я не стала отравлять свою радость нескромными вопросами; я не спрашивала себя, какова абсолютная ценность моего романа, переживет ли он свое время: будущее это покажет. А пока мне довольно было того, что я преодолела первый порог: «Гостья» существовала для других, и я вошла в общественную жизнь.