Зрелость

Шеповалов тихо ответил. Потери были большие, очень большие, даже учитывая эти проклятые холмы и трудную обстановку. Проценко еще раз посмотрел в бинокль. Немцы располагались за обратными скатами холмов, и было трудно определить, какие у них силы. Но все — и потери, и упорство сопротивления, и частые, ложившиеся рядами впереди минные разрывы — говорило о том, что у немцев тут большие силы.

Между тем этого не должно было быть. Перед фронтом Проценко в последние дни отступала сильно потрепанная в боях 117-я немецкая пехотная дивизия, и если, как все последние дни немецкого отступления, главные силы ее прикрывали шоссе, ведущее в город, то здесь, на холмах, прорвавшись через которые он хотел обойти город, не могло быть больше двух потрепанных батальонов. А между тем...

Проценко задумался и, мысленно перевернув все происходившее, представил себя на месте немецкого генерала, уже четвертую неделю отступавшего перед ним и за три недели отдавшего ему три города.

Три города взял Проценко одним и тем же маневром, оставляя против немцев заслон на главной дороге и главными силами обходя город то слева, то справа по труднопроходимым местам, где немцы, не ожидая ударов, в свою очередь оставляли только слабые заслоны. Три раза противник попадал на эту удочку, три раза Проценко входил в город с западных окраин, три раза 117-я немецкая дивизия стремительно отскакивала назад, оставляя пленных и раненых и с трудом выскальзывая из окружения.

И вот — этот четвертый город, и снова шоссе, ведущее к нему, и снова слева и справа труднопроходимые высоты. Немецкий генерал, наверное, был капитаном или майором в ту германскую войну и уже без малого два года воевал в эту, и первые растерянность и ошеломление у него уже прошли. И не было ничего хитрого в том, чтобы, одинаковым образом потеряв три города, на четвертый раз предугадать действия Проценко.

Проценко, сердясь на себя, почувствовал, что в этот раз немец перехитрил его и оставил на главной дороге тоже заслон, а за этими холмами, по которым мы бьем, у противника не два батальона, а, может быть, полтора, а то и два полка.

Оп присел рядом с Шеповаловым на разостланную прямо на снегу плащ-палатку, и они вместе развернули на коленях вздувшуюся от ветра карту.

— Сколько времени? — спросил Проценко.

— Семнадцать, — сказал Шеповалов.

— Скоро начнет темнеть, — сказал Проценко. — Прикажите 35-му сейчас же с началом темноты передвинуться с левого фланга на правый, на шоссе. А когда совсем стемнеет, оттяните и 81-й. Мы его тоже двинем на шоссе.

Проценко посмотрел на карту и отметил по ней путь следования полков сначала в тыл, потом вдоль фронта с выходом на шоссе.

— Сколько тут? — спросил он у Шеповалова. — Примерно двенадцать километров?

— Да.

— Ну, по такой дороге за четыре-пять часов сосредоточатся у шоссе, а 87-й мы растянем. Вы останетесь здесь. Артиллерию я вам оставлю всю, кроме противотанковой, и деритесь так, чтобы немцы ничего не заметили. Бейте их главным образом огнем, не жалейте снарядов.

— А атаки продолжать? — спросил Шеповалов.

— Общие — нет. Беспокойте их весь вечер мелкими группами. Сегодня у вас главное будет артиллерия. И так довольно потеряли за день людей.

Пока Шеповалов отдавал приказания адъютанту, Проценко молчал, испытывая чувство горечи и своей вины за неудачное начало боя.

— С полками на шоссе поеду я сам, — сказал он, когда Шеповалов освободился. И прибавил уже неофициально, поясняя только что отданное приказание: — Понимаешь, Анатолий Дмитриевич, чувствую я, что перехитрили они меня сегодня. Главные силы у них здесь, а на шоссе так, пустяки. Если скрытно передвинем полки, то город будет наш. Приезжай ко мне утром, я где-нибудь около городского собора буду.

Темнело. Становилось все холоднее. Шеповалов отвинтил пробку у фляги и предложил Проценко.

— Выпейте, Александр Иванович, а то еще хуже простудитесь.

Проценко взял флягу, сделал большой глоток и закашлялся долгим, тяжелым кашлем.

— Вот проклятая хвороба, — сказал он, держась за горло. — Сторожит, как часовой, даже водку в меня не пускает. Ну, я поехал. Действуй.

Он возвращался почти в полной темноте. По проселочной дороге, шедшей через окраину деревни, где помещался штаб, шли двигавшиеся к шоссе передовые части 35-го полка. К ночи подморозило. Люди шли, позвякивая оружием, поеживаясь и то и дело притоптывая мокрыми валенками.

Когда Проценко доехал до своей избы, Вася стал уговаривать его полежать часок и потом догонять войска, потому что «пехоте еще долго топать». Но Проценко почувствовал, что если он сейчас слезет с «виллиса» и ляжет, то сегодня он уже больше не встанет.

Вася соскочил с машины, забежал в избу и принес Проценко пилюли и полоскание. Проценко, не слезая с машины, послушно проглотил пилюли, прополоскал горло и сказал шоферу:

— Трогай.