Зрелость

Всю первую половину ночи он провел в районе шоссе, отдавая приказания и объясняя командирам задачу. Город надо было взять сегодня ночью. Подтаскивать артиллерию не было времени, и решили возместить недостаток ее темнотой, неожиданностью и густым автоматным огнем. Для первого удара он стянул всех бывших в его распоряжении автоматчиков, прибавил к ним разведывательный батальон и приказал подтащить как можно ближе к немцам все минометы — ротные, батальонные и полковые. Противника надо было оглушить сразу минометами, автоматами — всем, что было под руками. И если Шеповалов на левом фланге не даст немцам заметить никаких перемен, то они подумают, что здесь, на шоссе, вступили в бой новые части. Если даже у них окажутся силы для контрудара, они все равно не выдержат и оставят город, боясь окружения, — того самого окружения, которым они когда-то так систематически и упорно пугали нас.

Бой начался в три часа ночи, а к шести утра в бледной дымке зимнего рассвета первые отряды автоматчиков прорвались на окраины города. Офицер связи, прибывший из армии, торопил Проценко, чтобы он донес о взятии города.

— Нет, — сказал Проценко, — я еще город не взял.

— Как же не взяли, товарищ полковник? — горячился офицер. — Уже на окраинах.

— Окраины — это еще не город, — сказал Проценко. — Я уже скоро два года воюю, товарищ майор. Мне теперь краснеть неудобно. Я уже краснел один раз год назад: донес раньше времени. По сводке — взяли населенный пункт, а потом еще три дня его брали.

— Но ведь сейчас-то несомненно возьмете.

— Возьму, — уверенно сказал Проценко. — Возьму и донесу. Ничего, пусть потерпят в штабе армии: не в сегодняшней сводке донесут во фронт, а в завтрашней, не беда.

В семь часов утра Проценко подъехал на своем «виллисе» к городскому собору и остановил машину около широкой, избитой осколками снарядов паперти. Конный связист прискакал с западной окраины и сообщил, что от противника очищаются последние дома.

— Вот теперь донесем, — сказал Проценко майору.

По улицам мимо него проходили роты, двигавшиеся во втором эшелоне. Многие люди были давно не бриты. Старых, воевавших еще в ту войну солдат можно было узнать по густым усам и особой, неторопливой повадке. Много было и молодых ребят, совсем молодых. Но и те и другие шли через город привычно, по-солдатски. Проценко вспомнил свою кадровую дивизию, где он был начальником штаба перед самой войной. Да, она имела тогда более молодцеватый вид, лучшую выправку, и бойцы в ней были все погодки, ровесники, один к одному. Но у них не было вот этой бывалости, этой привычки, спокойствия перед лицом опасности, которые были у бойцов, проходивших сейчас перед ним. Очевидно, таков закон войны. Многим пришлось погибнуть, прежде чем те, которые остались живы, стали такими, какими они были сейчас.

Мысли Проценко прервал подъехавший к нему на машине Шеповалов. Он доложил Проценко о ходе боя на левом фланге, вернее, уже не о ходе боя, а о ходе преследования. Потом, поймав взгляд Проценко, он тоже несколько секунд рассматривал проходивших бойцов.

— Взяли все-таки город, — сказал он. — Гоним немцев. Подумайте, товарищ полковник, как бы мы их сейчас погнали, если бы у нас была кадровая дивизия, полнокомплектная, с которой войну начинали.

— Такая, с какой войну начинали? — переспросил Проценко. — Нет, Анатолий Дмитриевич, не правы вы. С такой дивизией медленнее бы сейчас гнали немцев. Хорошая была дивизия, но та, что сейчас у нас с вами, — лучше. И мы с вами лучше, и командиры наши лучше.

— Ну, та все-таки кадровая была, — сказал Шеповалов.

— Это тоже кадровая, — ответил Проценко. — Еще более кадровая, чем та. — Он показал пальцем на улицу, по которой проходили войска. — Вот и мы с вами, и они — все, кто есть, теперь с университетским образованием, а войну начинали только со школьным, потому что все довоенное — это школа, а университет — война, только война. Вы так говорите, Анатолий Дмитриевич, потому, что в начале войны из запаса пришли и сами себя не цените: все вам кажется, что вы еще немного штатский человек. А вы сейчас самый что ни на есть кадровый — более кадровый, чем я сам в начале войны был, хоть до этого пятнадцать лет в армии пробарабанил. Ну что же, — добавил он уже другим, официальным тоном, — подыскивайте помещение для штаба. Распоряжайтесь преследованием. Мне сейчас Вася квартиру найдет, я лягу до вечера.

С подъехавшего грузовика соскочил майор Гвоздев и, подбежав к Проценко, отрапортовал. Проценко, усталым движением поднеся руку к козырьку, посмотрел на его сапоги. Гвоздев весело кивнул на грузовик.

— Первую партию привез, — сказал он. — На плечах вытащили.

— А где остальные? — спросил Проценко.

— К ночи будут.

— Хорошо. Можете идти. Ну, — повернулся он к подошедшему Васе, — нашел квартиру?

— Нашел, товарищ полковник! И кровать для вас застелена.

— Вечером проведай меня, Анатолий Дмитриевич, — сказал Проценко Шеповалову, усаживаясь поудобнее в машину и запахивая бурку.

Он посмотрел вверх, на разорванные белые облачка, на начинавшее голубеть небо, и добавил: